Новый Мир ( № 4 2008)

Чисто “режиссерски” я Шилова вполне понимаю: непонятное широкому слушателю имя Сигизмунда Кржижановского (выдающегося писателя и ученого, как мы теперь знаем!) отвлекло бы и “перебило” гладкое течение сюжета.

А теперь давайте вообразим себе полное издание этой записи с пастернаковской горькой шуткой и соответствующим комментарием об истории ее издания в прилагаемом буклете. Надеюсь, ждать осталось совсем немного.

Подрифмовываясь к предыдущему нашему обзору, посвященному проблеме публичной демонстрации аудиозаписей, сообщу, что тогда, в лондонском “Pushkin House”, я построил свое выступление с демонстрацией записей вокруг очевидных тематических направлений: “Англия”, “Шекспир”, “Пушкин”4. Связка этих тем в отдельный драматургический сюжет с голосами Пастернака, Ахматовой, Маршака, Самойлова, Бродского и была ядром выступления. А “поддерживающими опорами” — просветительский “посыл” в динамики голосов Льва Толстого, Мандельштама, молодой Ахматовой, Гумилева и, под конец, одной премьерной аудиозаписи, которую я с величайшей осторожностью хранил в компьютере в отдельной папке.

Это был голос Владислава Ходасевича, чтение им 1 июня 1923 года на бернштейновский фонограф своего страшного и прекрасного стихотворения “Автомобиль”. Вряд ли я смогу забыть выражения лиц коллег-литераторов и русскоязычных стихотворцев со всего мира, когда сообщил, что они будут первыми, кто услышит голос автора “Путем зерна” и “Тяжелой лиры”.

Но как включать этот трек на воспроизведение, зная, что в зале у кого-то может идти любительская запись на диктофон, что именно таким путем, судя по блогам “Живого журнала”, например, и выкладываются — с лучшими, конечно, намерениями — те или иные звуковые документы в Интернете?.. Или возьмите мировые кинопремьеры: в том или ином зале (да хоть и в Каннах!) миниатюрная видеокамера снимает фильм прямо с экранного полотна, и очень скоро — в более или менее отвратительной копии — вы покупаете его (с еще четырьмя или десятью собратьями) за 100 — 120 рублей на лотке. Говорят, что бороться с этим довольно бессмысленно и даже не очень понятно — зачем.

Но — “помогать” подобному “архивному делу” ни я, ни мои коллеги из Литмузея не решились, и поэтому возник уговор: я воспроизведу, оговорив, лишь часть записи: первые две строфы и последнюю. А середину — прочитаю сам. Так и вышло: тщательно подготовленные два трека лежали у меня рядышком в компьютере, и, заканчивая читать свою середину (чуть-чуть подлаживаясь под нервно-распевное чтение Владислава Фелициановича), я уже наводил курсор на трек последней строфы.

Я “подхватывал” Ходасевича, голос Ходасевича “подхватывал” меня.

Теперь, когда мне говорят, что литературная звукозапись — дело сугубо “локальное”, интересное только узкому кругу исследователей литературы, я вспоминаю доставшиеся мне “по блату” от Ходасевича аплодисменты и крики “браво”.

А в декабре прошлого года я повторил эту акцию в эфире “Радио России” (программа “Новая библиотека”). Представьте себе, пришли письма.

Два слова об Интернете. Хочу быть правильно понятым: когда я публично воспроизвожу записи из фондов Государственного Литературного музея (будучи сам сотрудником этого учреждения), мои занятия звукоархивистикой перестают быть hobby. И я категорически не считаю возможным их появление в открытой Сети до официальной публикации. Если же в Сети появляется изданное, то это (учитывая сегодняшнее законодательство, с одной стороны, и неопределенность статуса аудиозаписей — с другой) всегда — личное дело совести выкладывающих. Они, как я вижу, иногда объясняют свое благородное “пиратство” весьма изящно и изобретательно.

Вместе с тем я нередко отсылаю ищущих голоса Маяковского или Ахматовой на сайт “Некоммерческой электронной библиотеки Imverden”, где выложено многое из того, что издавалось на винилах или компакт-дисках.

Работа Сергея Бернштейна и его коллег должна быть доступна специалистам и всем интересующимся — в полном объеме. Должны быть переизданы книги и статьи Бернштейна, в том числе важнейшая из них — “Звучащая художественная речь и ее изучение”, вошедшая в состав временника словесного отдела Государственного института истории искусств “Поэтика” (Ленинград, 1926)5, где Сергей Игнатьевич не только подробно рассказал о принципах своей работы, но и перечислил тех, кого записал. Необходима командировка сотрудников Отдела звукозаписи в Санкт-Петербург (или в другой город, где может находиться фонограф с соответствующими насадками для валиков разной модификации), пора оснастить Отдел недостающей для реставрации аппаратурой. Необходимо понять, наконец, возможно ли склеить разбитый валик с неизвестными записями Блока, уяснить, как все-таки снять с этих продолговатых, покрытых воском цилиндров ранние записи Мандельштама (ноябрь 1920 года) и чтение Андреем Белым “Первого свидания”…

И — выпустить компакт-диск6 с внятным звуковым комментарием, поместив на него (и таким образом сохранив для вечности) все снятое и отреставрированное, издав и Вагинова, и Мариенгофа, и Шершеневича, и Лозинского, и Лившица, и даже Николая Оцупа. О Ходасевиче, Иванове, Сологубе я уже говорил.

А к этому, премьерному, прибавить, сделав новую экспертизу, уже изданную часть бернштейновского наследия. Чтобы Михаил Кузмин вышел не в том виде, в каком он живет в Сети, — неграмотно пропущенный через компьютерные фильтры, — а нормально отреставрированным или таким, как есть; чтобы в стихотворение Маяковского “А вы могли бы?” вернулась сохраненная благодаря Василию Каменскому первая строка. И, пользуясь случаем, хорошо бы добавить в это CD-издание более поздний