молодых российских яппи, их коллективного бессознательного. <…> Обильный эмпирический материал собран, досье составлено. И хотя подобная литература обречена топтаться в прихожей большого искусства, она и есть та самая плодородная почва, из которой русские Бальзаки (захоти они!) вырастят свои „Утраченные иллюзии”, свои настоящие художественные романы”.
Борис Межуев. “Когда Высоцкий хотел спеть о героическом, он пел не о гусарах или хиппи...” Беседовала Любовь Ульянова. — “Русский Журнал”, 2008, 25 января <http://www.russ.ru/politics>.
“Самое странное в Высоцком, самое удивительное в нем — то, что это действительно последний советский поэт, причем не в диссидентском смысле слова. <…> Это был человек эпохи, который ею жил. <…> В нем нет ёрничанья и презренья к этой эпохе. Это была добрая издевка человека, находящегося внутри этой эпохи, живущего вместе с ней. <…> У него не было стремления раздвинуть эстетические границы этой эпохи. И вряд ли он смог бы написать хоть одну песню, когда советская эпоха закончилась. <…> Гребенщиков и Ахмадулина или Жванецкий имели выход из этой ситуации. Они эстетически нашли себя в новой реальности. А Высоцкий не смог бы”.
Юрий Милославский. “Шестидесятник”. К 85-летию Бориса Чичибабина (1923 — 1994). — “День литературы”, 2008, № 1, январь.
“Стихотворение Чичибабина „Еврейскому народу”, по нашему мнению, — это порождение безудержной, вселенской вместимости русского духа, и потому место его — не предшествовать „Бабьему Яру” Е. А. Евтушенко, а пребывать где-то поблизости с Достоевским и Розановым”.
Борис Минаев. Страх пространства. — “Русский Журнал”, 2008, 25 января <http://www.russ.ru/culture>.
“Большие пространства были для него [Высоцкого] испытанием, он боялся их физически”.
“Собственно, эта черта Высоцкого (не знаю, можно назвать ее мазохизмом, но вроде как-то мелко звучит, „самоистязание” — слишком пафосно, слова-то и нет) и есть та тайна, из которой проистекает все остальное. Он был несчастливым, неудачливым, неуверенным в себе человеком. Говорить безапелляционно, конечно, я не могу. Однако отдельные мелкие детали свидетельствуют именно об этом”.
“Страдание могло возникнуть на любой почве, поскольку не было самой почвы, на которой он мог бы стоять, твердо уперевшись ногами”.
Нарциссизм — это неустранимый зуд. Василина Орлова считает, что опыт русского безумия мало изучен. Беседовал Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2008, № 2, 24 января <http://exlibris.ng.ru>.
Говорит Василина Орлова: “„Органон” [http://organon.cih.ru] — журнал прозы скорее реалистической, и поэзию как-то мы больше уважаем без натужного экспериментаторства, я прошу прощения. Критику — с уклоном в литературоведение, но, когда дело касается современности, едкую. <…> Какой-то поколенческой заявки проект в себе не несет, хотя большинство авторов — поздние советские дети. Об этом поколении уже многое написано. Одни объявляют его потерянным, потому что у людей на глазах сменилась эпоха и они были порядком дезориентированы: в школе учителя литературы говорили в третьей четверти не то, что во второй, а в четвертой — идущее вразрез со всем, что ты изучал в первых трех классах. Но зато другие считают, что именно эти люди обладают неким особым взглядом. Журнал создавался больше от избытка, чем по плану, поэтому он себя еще не до конца обрел. Как только обретет, можно будет закрывать”.
Андрей Немзер. И дали все, что мне положено. К семидесятилетию Владимира Высоцкого выпущен его четырехтомник. — “Время новостей”, 2008, № 9, 25 января <http://www.vremya.ru>.
“Владимира Высоцкого, разумеется, помнят, перечитывают и цитируют (к месту и не к месту) не только в „табельные дни”, но семидесятилетие поэта — законный повод для выпуска новых книг. Поводом этим и воспользовалось издательство „Время”, поручившее подготовить четырехтомник Высоцкого Ольге и Владимиру Новиковым…”
“Могут ли в принципе предъявляться Высоцкому не „эстетские придирки”, а претензии (вопросы, недоумения) иного разбора? Строго ли делится русский читающий мир на „праведников” (приверженцев Высоцкого) и „грешников” (отвергающих его стихи либо равнодушных к ним)? Мне случалось общаться с достойными, тонко чувствующими художество и ответственно мыслящими людьми, которые на дух не переносили, к примеру, Лермонтова, Фета, Льва Толстого, Бунина, Маяковского, Есенина, Ходасевича, Солженицына, Самойлова, Бродского... И ничего, разговаривали. Может, и „антивысоцкие” элементы не одним миром мазаны?”
“Я не охотник до сплетен о больших поэтах и смакования их промахов (хоть житейских, хоть творческих), в том, что Высоцкий был наделен огромным даром, никогда не сомневался (хоть и полагаю, что его поэзия была неотделима от театрального дела, питалась актерской энергетикой), считаю многие суждения Вл. Новикова о поэтике Высоцкого точными и перспективными, но не могу проникнуться тем духом безоглядного восхищения, что камуфлирует неровности поэзии Высоцкого и превращает его в стопроцентного победителя. (Сама по себе слава — критерий сомнительный. В истории искусства всяко
