растирали? Водкой хорошо.
— Не пью, — ответил папа горестно.
— А жаль, — почему-то сказала врачиха и стала спускаться с крыльца.
— Так что, вы просто так вот уйдете?
— А что я сделаю, мужчина? И вообще, ехали бы вы, чего ждете-то? Полбазы уже уехали, а вы чего сидите? С ребенком еще больным. Скоро одни на острове вообще останетесь. Ведь мало ли что, как если начнется, — закончила она и гневной походкой направилась в лес.
Бабы, думал папа с озлоблением, возвращаясь в домик. Ничего не умеют! Даже ребенка лечить! И эта дура не едет! — думал он, разумея жену, испытывая уже жгучую ненависть, почти отвращение к женщинам. Смотрел на Идку и думал: неужели станет как они? Будет краситься, сидеть на диетах, стрижки делать, висеть на телефоне, секретничать, скрытничать, скандалить, плакать ни от чего, ходить на каблуках… Неужели будет?
— Мама приедет? — спросила Идка.
— Да, конечно приедет.
Вечером температура усилилась, и папа начал делать компрессы. Налил воды в тазик, чуть отжал, положил мокрое полотенце на горячий лоб. Капли сползали по виску, затекали, неприятно холодные, в уши, впитывались в подушку. Идка смотрела на него большими блестящими глазами, и папа разрывался, испытывая стыд, что сам он здоров, но ничего не может для нее сделать.
— Не приедет? — спросила Идка.
— Завтра, завтра, сказал же, приедет.
— А зачем ты ее сегодня ходил встречать? — спросила Идка, чуя обман.
Папа, не отвечая, снова стал смачивать полотенце.
— Почитай лучше, — сказала Идка. — А что на улице? Ветер?
— Не знаю, может, дождь будет. Давай ручки, потом почитаю.
— Нет, почитай пока. Зачем все время мочить? Вот как нагреется, тогда и мочи снова. — Она имела в виду полотенце. Папа подумал, что даже больной, даже с таким горячечным взглядом ребенок не теряет логики, не паникует, значит, ему-то подавно нельзя, и он начал читать.
Одиссей возвращался в Итаку. Он отбивал у женихов Пенелопу. Героем он возвращался к себе, в свой же покинутый дом. Идка рада была, что все кончилось хорошо.
— А Итака — это остров, да?
— Остров.
— Как наш?
— Нет, больше.
— А Пенелопа царица же была, так почему она не могла женихов сама разогнать всех и одна править?
Женщина, хотел было сказать папа, но не сказал, подумав о жене, и снова злость нахлынула на него. Нет, надо ехать домой, нечего ее тут ждать, смысла нет ждать. Завтра же уедем.
— Давай смочу, нагрелось уже, — сказал папа, трогая полотенце.
— Нет, теперь давай песню.
— Потом. Не хочу я сейчас петь.
— Ты всегда говоришь — потом. Теперь пой, ну!
Папа вздохнул, но деваться было некуда. Петь он любил, но все говорили ему, что у него нет
