В каких бы отношениях со своими непосредственными задачами ни находилась вся эта смысловая индустрия — задуманная как форма протеста против сексуального насилия (и насилия вообще), — она, несомненно, выходит далеко за их рамки, целясь в вещи весьма глобальные. Хотя бы — смысл жизни.
“Хочу заявить, — восклицает Карри из Университета Небраски, — если я завтра умру, я имею право считать, что в моей жизни был смысл — он появился после участия в этом прекрасном проекте”.
Если посмотреть да посчитать, увидим, что чаще всего с вагинальной тематикой связывается ценность радикального обновления жизни. На всех уровнях, включая и мышление, между прочим — да чуть ли не в первую очередь. “„День V”‚ — утверждает Ив Энцлер, — это особое видение”. “<…> люди со всего мира, принадлежащие к разным социальным и этническим кругам, говорят, — подводит она промежуточные итоги проекта, — что с помощью „Монологов вагины” и „Дня V” открыли для себя новый способ мышления, научились говорить о своих проблемах, раскрыли в себе новые силы, смогли помочь и другим, и самим себе”. Периодическое революционное обновление и мышления, и, вследствие того, жизни в целом — одна из ведущих новоевропейских ценностей, между прочим.
Именно оно — один из самых настойчивых мотивов, повторяющийся в письмах участниц. Мариам из колледжа Карлтон рассказывает, как ее подруга, искренне не понимавшая, зачем все это нужно, один раз все-таки пришла на представление — а на следующий день уже признавалась, что пьеса изменила — ни больше ни меньше — “всю ее жизнь”. “Этот проект изменил мою жизнь”, — вторит ей Саммер из Университета Нью-Мексико.
Второй настойчивый мотив — ценность объединения и солидарности вокруг общих идеалов и общего дела людей из разных социальных, культурных, этнических областей. На подобное до сих пор претендовало — с сопоставимой степенью уверенности и чувства своего права на это — кажется, только христианство да наследовавшие ему идеологии, прежде всего коммунистическая. Дети разных народов, мы мечтою о мире живем. Сердцу — не удалось, труду — не удалось, мысли — не удалось. А вагине — удастся.
“Я трудилась бок о бок с людьми, — оценивает свой опыт Йоланда из Детройтского университета, — которые верили в свою миссию <...> неукоснительно выполняя свои обязательства…” “И мне так нравится, — вступает Кери из Университета Небраски, — ощущать себя единым целым с людьми со всей страны и даже мира, ведь мы заняты одним общим делом”. Происходит единение опять-таки чуть ли не мистического порядка: “Я чувствую себя частью чудесной могущественной силы”, — продолжает Кери. “Частичка каждой из этих женщин, — подхватывает Хилари из Мичигана, — присутствовала и в моем сердце, в сердце каждой из нас. Я ощутила внутреннюю связь между нами, поняла, что совершенно незнакомые женщины могут пребывать друг с другом на одной волне. Я поняла, что могу быть и режиссером, и феминисткой, и возлюбленной, и студенткой… все эти ипостаси и составляли меня, женщину. Все мы, все женщины, можем быть единым целым, быть воительницами, подругами, быть настолько разными, как нам хочется, быть… бездонным колодцем вариантов”.
Ну разумеется: без вагины разве догадаешься, что такое возможно?
Включается и непременный мотив самопреодоления ради важной цели: “Сами себе бросали вызов, — вспоминает о своей работе в проекте Лаура из Университета Калифорнии, — заставляли себя испытывать неудобство, чему-то учились…” Правильно, правильно. Per aspera ad astra.
Наконец, тут возможен, оказывается, и мистический опыт едва ли не в буквальном смысле:
“Наблюдаю, — описывает свои ощущения одна из героинь, — как выплываю из себя. Наблюдаю, как медленно начинаю приближаться к себе и вхожу в себя заново. Как будто я астронавт, вернувшийся в земную атмосферу. Мое возвращение оказалось спокойным: тихим и нежным. <…> Я была теплой, пульсирующей, готовой, юной и живой. <…> Сначала я ощутила легкую дрожь <…>. Но дрожь переросла в сильную вибрацию, взрыв, все пласты пришли в движение и начали расслаиваться. Вибрация открыла дверь на изначальный уровень света и тишины, а он распахнулся в пространство музыки, цвета, невинности, желания…”; “Я открыла, — присоединяется Хилари из Университета штата Мичиган, — бесконечность внутри себя”.
Да, событие просто онтологического масштаба.
М. Бойко в связи с этим изданием пишет, что “субкультура V”, символически отождествившая женщину с ее небольшой частью, “завершила начатое сексуальной революцией освобождение полового акта от всевозможных ритуальных и культурных посредников”7. Мне же думается, что книга наводит на мысли как раз о противоположном: о том, что все “ритуальные и культурные посредники” человеческого поведения, все символы, ценности и условности, от которых сексуальные революционеры надеялись быть свободными, — переместились внутрь известного акта. Даже — внутрь одного-единственного органа- участника.
Хотя структура революции послушно воспроизводится, по существу, никаких революций здесь нет.
Речь идет о ценностях вполне “вечных” — точнее, константных для западной культуры Нового времени, обладающих в ней очень высокой степенью устойчивости и воспроизводящихся в любых контекстах: о самопринятии, достоинстве и, в конечном счете, самодостаточности индивидуалистического индивида (“„День V”, — подчеркивает Энцлер, — это <…> утверждение, что жизнь нужно прожить, созидая и преуспевая…”), даже о любви — в первую очередь, правда, к самому (самой) себе и себе подобным8, но в индивидуалистически ориентированном обществе такое вполне естественно.
И конечно, о первостепенной ценности: о свободе, освобождении. Все остальное — ради нее. Освобождение от узких вариантов себя (могу быть режиссером, а могу — феминисткой, могу — возлюбленной, а могу — студенткой…), от запретов и связанных с ними напряжений. (Ну это понятно:
