три тусклых красных хвостовых огонька медленно уплыли за пологий поворот.
Минут через пять вернулись девки, с пополненным запасом семечек и “пивком”. Опять расположились на лавке. Хлебали, грызли, ставили бутылки на землю, плевали, стряхивали, часть шелухи попадала на бутылки, и они брали их опять и отхлебывали, и опять Шурик приедет, вот тот чувак и новый хахаль.
Тапов попытался было почитать неинтересную книгу, чтобы немного развеяться, но из этой затеи ничего не вышло. Непрерывно стреляющие, размышляющие и ударяющие друг друга по лицам герои распадались на фрагменты, и уже было непонятно, кто кому причинил моральный ущерб, почему Павлов недополучил прибьшь и на чьей свежей могиле с двухметровым гранитным памятником молодые люди волевой наружности пьют водку из пластмассовых стаканчиков и клянутся отомстить.
К девкам подошел молодой человек с задатками волевой наружности, почти как те молодые люди в неинтересной книге, только какой-то замызганный, наверное Шурик, ведь он должен был прийти, это предсказывали девки, и вот он пришел, а может быть, это был новый хахаль, или они оба в одном лице и теле, и девки радостно загалдели, и Шурик (и/или новый хахаль) сдержанно отвечал и сплевывал, и они все вчетвером пошли к автомобилю “ВАЗ-2106”, из которого доносилась громкая ритмичная музыка и на котором, собственно, и приехал этот человек, совмещающий в себе функции Шурика и нового хахаля, и они все туда сели, молодой человек — на водительское место, одна девка — на переднее пассажирское сиденье, а две другие — на заднее, и всем было весело и удобно, и они уехали.
Мимо станции, не останавливаясь, проехал грохочущий грузовой поезд, почти бесконечная последовательность вагонов. Темнело, приближалось время пассажирских поездов, в первый из которых сядет Тапов и поедет в Москву. Тапов с вялым удовольствием думал о том, как ляжет на верхнюю полку и уснет, и как утром будет проезжать мимо покосившихся деревянных домиков поселка Ухтомский, мимо суетливого Выхина, мимо дикой станции Фрезер, по мосту через Яузу, и как въедет под крышу Казанского вокзала, как придет домой, как Марья будет поить его чаем и ни о чем не спрашивать.
Пришли какие-то другие девки и сели на ту же скамейку, на которой сидели те, предыдущие, девки. Этих тоже было три, но они уже не грызли семечки, а только тихонько прихлебывали пиво и о чем-то вполголоса разговаривали. Их практически не было слышно, и только однажды до Тапо-ва донеслось магическое слово шурик.
Тапов сидел в приятной вечерней тишине и вспоминал митрофанов-скую траву, качающуюся на слабом ветру, ее широкие, мощные зеленые травинки, излучающие силу и странный сладковатый запах. Откуда-то появился другой маневровый тепловоз и принялся растаскивать скопление коричневых товарных вагонов. Тапову вспомнились фольклорно-маразма-тические рассказы Митрофана про отца-машиниста на сортировочной станции и маму-медсестру, и опять вспомнилась невиданная вертикальная трава, тянущиеся к небу широкие сильные травинки.
До московского поезда оставался один час.
Идлис Юлия Борисовна родилась в 1981 году в Калининграде. Окончила филологический факультет МГУ, защитила кандидатскую диссертацию на тему “Категория автора в тексте сценарной адаптации”, занималась сценариями Гарольда Пинтера. Преподает на филфаке МГУ (курсы по теории и истории экранизации, медийности и восприятию текста, проблемам перевода сценарной адаптации). Журналист, культурный обозреватель, кинокритик. Автор двух поэтических сборников: “Сказки для…” (2003) и “Воздух, вода” (2005). Живет в Москве.
* *
*
запирает грудь на четыре замка и садится писать письмо
мол, какая там благодать
здесь бы руку подать, когда он того, тонуть,
ну и вытащить без труда
словно рыбу об лед отряхнуть с головы до ног
словно не было здесь никакой воды
да, любимый мой.
