А кубатура небольшого (по театральным меркам) помещения наполняется звуками и вибрациями так, что пение и оркестр проникают внутрь тела, отрывая от паркета, заставляя без остатка погрузиться в борьбу слабосильной гувернантки за души Майлса и Флоры.
От этого попадания в “гений места” не отвлекают приемы самодеятельного театра, отсутствие декораций (чем проще и чем ближе к “концертному исполнению”, тем лучше), несколько разноцветных фонарей, прикрепленных к стенам скотчем, нагнетающих суггестию длинными тенями персонажей и предметов, убогий реквизит “из подбора”. Режиссерское прочтение Олега Митрофанова, наконец.
Все это, странным образом, действует в плюс — как современная частнособственническая инициатива наших современников, поддержавших дело частной оперной труппы, организованной Бриттеном для исполнения своих камерных опер. Тем более что играют (дирижер Денис Базанов) с правильной толикой инфернальной отстраненности, необходимой для создания нужной “Повороту винта” атмосферы, а поют хорошими голосами, адекватными времени и месту, с хорошо поставленной дикцией.
Для оперы, литературной в квадрате, чье либретто написано “презренной прозой”, дикция певцов оказывается едва ли не определяющим фактором успеха.
И очень важно, что именно сложнейшая партитура “Поворота винта” в любительском театре “Амадей” оказывается едва ли не первым спектаклем в моей слушательской истории, где все слова понятны.
От первого до последнего.
Шарль Бодлер. Цветы зла. Перевод с французского В. Шершеневича. Подготовка текста и послесловие В. А. Дроздова. М., “Водолей Publishers”, 2007, 330 стр., 500 экз.
Впервые — полный перевод книги, сделанный в 30-е годы Вадимом Шершеневичем.
Януш Головацкий. Из головы. М., “Новое литературное обозрение”, 2008,
312 стр., 1000 экз.
Повествование, составленное из автобиографических новелл польского прозаика и драматурга, известность которому принесли его рассказы о “золотой молодежи”, написанные, как утверждала тогдашняя критика, с “особым моральном цинизмом”; затем, став популярным молодым драматургом, он отправился в Лондон на премьеру своей пьесы, премьера состоялась в декабре 1981 года, именно в те дни, когда генерал Ярузельский объявил в Польше военное положение, и Головацкий оказался сначала в вынужденной, а потом уже в добровольной эмиграции, — вот сюжет, на который “прирожденный пересмешник” (так называется представляющее автора предисловие Генрика Даско) нанизывает рассказы об эпизодах и персонажах своей литературной молодости на родине в годы “польской оттепели” и о становлении как драматурга-эмигранта в США, куда он перебрался из Англии.
Фазиль Искандер. Путь из варяг в греки. М., “Время”, 2008, 704 стр., 2000 экз.
Из классики русской литературы ХХ века — избранные рассказы Фазиля Искандера: “Начало”, “Петух”, “Мой кумир”, “Моя милиция меня бережет”, “Англичанин с женой и ребенком”, “Летним днем”, “Попутчики” и другие.
Тимур Кибиров. Три поэмы. 2006 — 2008. М., “Время”, 2008, 128 стр., 2000 экз.
Поэмы “Покойные старухи (лирико-дидактическая поэма)”, “Лиро-эпическая поэма” и “Выбранные места из неотправленных e-mail-ов (вольная поэма)”; а также — “Вступительный центон” и “Комментарии”, состоящие из небольшой подборки стихотворений, — “Мне в два раза больше, чем Китсу, лет, / На вопрос ребром не готов ответ. / Мог остаться перцем и огурцом, / Просвистать скворцом и прослыть спецом. / И буквально каждый свой каламбур / Размещать в ЖЖ, ждать комментов… Чур! / Чур меня, лукавый! Не так я плох, / Чтоб такую гибель послал мне Бог! / Впрочем, кто Его знает… Но Мать- Троеручица, / Уж она не даст мне настолько ссучиться / И заступится за своего паладина. / Своего осетина. / Сына. / Кретина”.
Наум Коржавин. На скосе века. Стихи и поэмы. М., “Время”, 2008, 624 стр., 2000 экз.
Из классики русской поэзии ХХ века — наиболее полное собрание стихотворений Наума Моисеевича Коржавина; из предисловия Станислава Рассадина: “Он был поэтом отчаянного вызова, противостояния, поэтом борьбы (которую я осмелюсь доморощенно определить как героическую форму несвободы — ведь человек освобождающийся еще не свободен). Был поэтом независимости, которую отвоевал и возвысил до уровня „высшей верности”; стал поэтом существования. То есть — многообразной зависимости”.
