Потом на берегу, на пути к дому, Ангелина, помолодевшая, румяная, внушала племяннику:
— Три раза в день мы должны плавать. Это такое удовольствие. А теперь — чай, чай и чай! — громко известила она, минуя калитку. — Чай, чай — на верхней веранде!!
Просторный, красного кирпича дом краем второго этажа, высоким балконом ли, верандою, словно крылом, парил над землею, на откос опираясь прочными колоннами.
По обычаю, в этой семье давно заведенному, поутру на столе кипел самовар. Пахучий цветочный чай Ангелина заваривала самолично в фарфоровом объемистом чайнике. Прежде к завтраку блины ли, пирожки она пекла своеручно. Теперь, слава богу, были помощницы. Оставалось лишь потчевать племянника.
— Блинцы с рыбкой. Свеженькую Тимоша привез.
Парили в стопке блины. Прозрачные пласты белорыбицы и розовые — осетровые сияли в солнечном утре на белом просторном блюде.
— Он спит еще? — спросил Илья о дядюшке, с которым ночью летел.
Супруг Ангелины, в жизни прежней — большой милицейский начальник, нынче работал в крупной компании, мотаясь по всей стране. С ним и прибыл вчера Илья на служебном самолете. Тимофей выглядел усталым. Потому и думалось, что он спит еще.
— Какое спит… Чуть свет уехал. Работа. Мне так жалко его утром, трудно поднимается, возраст… Но шеф — энергичный. Все дела — утром, все планерки. Молодой… Ты же видел его в самолете.
— Не знаю… — пытался припомнить Илья. — Не заметил.
В самолете были люди. Но кто из них кто…
Ангелина рассмеялась:
— Такого человека не заметил?! Самого хозяина?! Феликса? Он же приметный, рыжий, твой земляк.
Илья плечами пожал. Но потом вдруг задумался, припоминая. Людей в самолете было немного, и они быстро растеклись в просторном салоне. Но невольно заметилось: среди людей, самолет провожавших и летевших на нем, возле трапа, а потом в салоне все были одеты строго: темные костюмы, белые рубашки, галстуки. Экипаж, охрана, стюарды — народ улетавший и провожавший, и лишь он, Илья, словно белая ворона, в одежде свободной: джинсы, рубашечка, легкий свитерок. И был еще один человек: в вельветовой паре, маечке и кепке-бейсболке, вроде тоже приблудный, попутчик. И действительно — рыжий. Какой-то скучноватый, в недельной щетине по нынешней моде. Теперь вспомнилось, как перед ним почтительно расступались, как разговаривали.
— Слона ты, значит, не приметил? — смеялась Ангелина.
— А он не в курточке был, в кепочке?
— Он, он… — ответила Ангелина. — Другим не позволено, они — на службе.
— Тогда вспомнил. Какой-то скучный.
— Заскучаешь при таких миллиардах. Миллиардах долларов, — дважды подчеркнула Ангелина. — Два собственных острова у него: в Греции и в Англии. Там дома, яхты.
— А чего же он скучный? — спросил Илья.
— Много забот, — ответила Ангелина. — Это нам хорошо: “Бедняк гол как сокол, поет, веселится”. А у него — такой бизнес по всей стране.
Про знаменитого миллиардера Феликса — почему-то его чаще величали по имени, — про Феликса Илья, конечно, слыхал. Про него столько рассказывали. Былей и небылей, а уж тем более — в родном городе. Обыкновенный мальчик — безотцовщина. Еврей. Мама — учительница. Однокомнатная квартирка-хрущевка на окраине. В городе его узнали рано. Во-первых, шахматист, уже в четырнадцать лет — мастер спорта. Во-вторых, комсомольский активист, организатор и главный участник модных тогда КВНов, капитан команды “Школяры”. А еще — внешность: рыжий, по молодости, словно подсолнух. Попробуй такого не заметь. И чуть ли не первая в стране знаменитая “комсомольская биржа”, где Феликс был, конечно, президентом. Тогда он учился в местном университете. Но его скоро пригласили в Москву, такую же биржу организовать. В столице, по слухам — очень удачно, с такими же молодыми ребятами Феликс создал тоже знаменитый в свое время ММБ — Международный молодежный банк. Говорили, что вовремя создали и потому преуспели. Добавляли, что поддержка была: чей-то папа, тогдашний министр. Говорили всякое, как и положено в таких случаях. Потому что Феликс шел в гору и в гору, ворочая большими делами и деньгами.
