обрадует неожиданность...
— Давай не будем тогда. — Юрьев почувствовал обиду, пока легкую, почти искусственную. — Ладно.
Жена резко вдохновилась:
— Да нет, почему же — нужно отметить. Обязательно!.. Только у нас холодильник пустой.
— Это решаемо.
Субботний день постепенно раскачивался, набирал обороты. Найдя на сегодня занятие, Юрьев оживился, повеселел; тоска и горечь, которые накинулись, когда проснулся, отступили, спрятались, и он показной бодростью, излишней суетой старался больше не подпускать их к душе.
Понимал, что выглядит со стороны суетящимся, заполошным, замечал взгляды жены, сочувствующе-понимающие, старшей дочери, Насти, — слегка презрительные, младшей, Ани, — настороженные, но делал вид, что все нормально и он такой, каким должен быть муж и отец... В последние годы он часто вел себя так в выходные дни.
Когда-то спасала Аня. Юрьев мог целыми днями возиться с ней, играть, катать на загривке, учить правильно говорить слова: “кока” — “нет, кошка”, “аафука” — “нет, собачка”. Но она подросла, теперь ей шесть, что-то важное ушло, так, как с двухлетней, с ней себя уже не поведешь...
Пока все проснулись, пока умылись, пока позавтракали, подоспело время ехать в шиномонтаж. Юрьев достал из шкафа деньги, спустил с лоджии зимние колеса в машину. Сказал жене, что на обратном пути заедет в торговый центр, купит продуктов.
— Хорошо, дорогой. А мы пока квартиру промоем.
— Давайте. И Настасья пусть участвует. Что-то слишком рано от семьи начала отрываться.
Нет, нельзя было сказать, что старшая была гуленой, только пацаны и подруги на уме. Наоборот, в основном сидела дома, правда... Она облюбовала в той комнате, что делила с сестрой, уголок между стеной и двухэтажной кроватью и почти все время там проводила. Читала. И Юрьев видел, что читала очень взрослые книги — повести Чехова, “Тошноту” Сартра, двенадцатый том собрания сочинений Толстого, в котором “Крейцерова соната”, “Дьявол”, “Отец Сергий”... Как-то отдельно она жить стала, и это Юрьева выводило из себя.
— Туалет пусть в порядок приведет, — добавил, обращаясь к жене, но громко, чтобы и дочь слышала. — Ходим все туда, а в чистоте содержать...
— Ладно, ладно, — перебила жена, — мы разберемся.
В стену лифта было вмонтировано зеркало. Мутное, поцарапанное, со следами засохших харчков. Кто-то постоянно так пакостил... Ожидая, пока спустится с двенадцатого этажа, Юрьев любил оглядеть себя, проверить, все ли в порядке.
Молодой, никак сорока не дашь, человек, волосы густые, зубы ровные, белые. Одет неплохо — не в китайскую дешевку, по крайней мере. Нормальный, уверенный, обеспеченный, здоровый мужчина. Во взгляде только... Что-то нехорошее появилось во взгляде, и давненько уже появилось. Какая-то постоянная ошалелость. Как у забегавшейся по своим хозяйственным делам тетки.
Отвернулся, уставился на створки двери, полез в карман куртки, нащупал ключи от машины и зачем-то произнес удовлетворенно: “Здесь”, — хотя и до того был уверен, что они там...
На улице было холодновато. Пробрасывал мелкий и редкий снежок, задувал ветер, несильный и какой-то беспорядочный, ежесекундно меняющий направление — словно заблудился в лабиринте домов.
Машина, не новое, но еще приличное “вольво”, стояла почти напротив подъезда — передок на проезжей части, зад на газоне... Еще недавно был у нее домик-“ракушка”, но в августе гаражи убрали — территория понадобилась под какое-то строительство; обещают выделить новое место для гаражей, но далековато оно, за речкой Городнёй, — минут десять ходьбы.
Пока мотор прогревался, протер тряпкой номера. Уселся за руль. Так, сейчас, значит, переобуть машинку, потом в торговый за продуктами. Вина побольше, сока не забыть детям... Да, а кого звать, с женой так и не договорился! Еще начнет сейчас обзванивать всех подряд.
Юрьев достал мобильный телефон.
— Ир, я вернусь, тогда пригласим, — сказал. — Смогут — смогут, нет-— и ладно. Наберем человек десять... Я быстро.
Но быстро не получилось. Возле шиномонтажа стояли десятка три машин — всем нужно было
