Новый Мир ( № 9 2008)

А он бегал по своему гадкому чердаку и вопил, что я пустоголовая, что у меня атрофирован орган, которым думают, и все такое. Я мысленно попрощалась с пледом и бедными синими лисами, сваленными в углу, и повернулась уходить. В коридоре впотьмах наступила на ворох пыльных рисунков. Решила взять один на память. Ему ведь на них так же наплевать, как на все остальное.

И унесла летящую над городом оранжевую рыбу с печальными глазами.

Шла по улице, и слезы капали на асфальт, самой смешно. Вспомнила любимый тост Любочки: “За женщин! И против мужчин!” Мы с ней всегда ужасно спорили об этом. А теперь я сама готова стать мужененавистницей. Наверное, возраст. В двадцать лет пора уже браться за ум!

1.03. Ну все — весна!

Ходили с Любочкой гулять по бульварам. У нее опять роман, теперь я за старшую. Она смешная: с переполненными глазами, новой прической, и от каждого слова — электрический разряд. В общем, хуже меня девочка!

Сегодня был первый вечер, когда я ни разу не вспомнила про Водолаза. И он, как настоящий вампир, — тут же это почувствовал. Едва мы переступили порог, завизжал телефон.

— Не бери! — испугалась Любочка.

Я схватила трубку и услышала этот ненавистный, единственный в мире голос.

Он трагически сообщал, что уезжает.

— Счастливого пути! — крикнула я в трубку.

“Неужели навсегда?!” — крикнула я внутрь себя.

— Своими руками задушу гада! — крикнула Любочка.

Телефон упал на пол.

 

Звезды и люди

Прямо из трубы темной избушки выходил и растекался по вселенной Млечный Путь, похожий на легкий дымок. Изредка метеориты чиркали по выпуклым бокам темноты, и по их изогнутым траекториям становилось видно, что небо — это купол. Надя смотрела на звезды, прислонившись спиной к забору. В глубине огорода под навесом ее друзья нестройно и радостно пели: “Вся жизнь моя вами, как солнцем июльским, согрета...”

И звезды стояли на своих местах, не изменившихся со времен мамонтов и динозавров.

“Как странно, — думала Надя, — неужели все эти бесконечные галактики и созвездия созданы только ради людей? Чтобы мы иногда, редко-редко, подняли голову и увидели, что мы — совсем не такие большие и важные, как думаем про себя? Неужели? Нет, не верится. Непременно должен быть кто-то еще, для кого — все это невообразимое небо, вся эта страшная, огромная красота. Кто-то, гораздо лучше нас. Мы-то даже оценить не можем…”

— Мяу-у-у! — взвизгнул кот Гринька, вспрыгивая на забор рядом с Надиным затылком.

— А-а-а-а! — закричала Надя. — Дурак! Разве можно так людей пугать?! Разбойник!

На уровне ее глаз вспыхнули и погасли две шальные зеленые точки. Гринька скрипнул когтями по доскам и сгинул обратно в уличную темь. На другом конце деревни залаяла собака. Затрещала невидимая птица, будто кто-то вел палкой по частоколу. Наде стало неуютно посреди всей этой древней ночной жизни, не нуждающейся в человеке и его делах, и она со всех ног бросилась к костру, вокруг которого, освещенные алыми всполохами, сидели ее друзья.

— На улице — минус семьдесят! — кричал, блестя очками, раскрасневшийся Деня. — Даже для Якутии — катастрофа! А нас заперли на засов с той стороны, чтоб мы ничего не стащили. А на складе этом, ну, градусов на десять теплей, чем на улице. И вот стою, молоточком тюкаю и вдруг понимаю, что рук уже до локтя не чувствую. А отопрут только через час. Что делать?

И тогда вся бригада давай мне по очереди ладони растирать. Так и спасли.

— Денечка, балбесина, не нахрюкайся, — громко зашептала ему на ухо востроносая Саша.

— Да что ты, а? Я сегодня совсем почти не хрюкаю!