В Рязани житье ему плохое. Квартира в старом, развалившемся деревянном доме, напротив — база или склад, где бывает 40 — 50 грузовиков в день. Жить нельзя.
Он хотел перебраться в Обнинск. Жена его прошла там по конкурсу в каком-то институте. Но начальство отклонило ее принятие — всякими ухищрениями: Обнинск, как и Рязань, ненавидит Солженицына. (Разумеется, не население, а начальство.) И ненавидит не по приказу свыше, а из глубины души.
Рассказал, какие о нем распространяются слухи — нарочно, начальством.
Сначала Павлов7 заявил, что он уголовник.
Теперь инструкторы сообщают слушателям, что он был в плену, что он-— власовец, что он был полицаем...
Арестованы — уже довольно давно — Синявский (автор предисловия о Пастернаке) и переводчик Даниэль. Их обвиняют в том, что они — Абрам Терц8.
Всюду ищут самиздат.
30/IX 65, Переделкино. Дед 4/Х едет, по приговору врачей, в Барвиху.
У нас живет Солженицын. (В Колиной комнате — Коля в Венгрии.) Дед его внезапно пригласил. Он приехал и живет совершенно невидно и неслышно. Целыми днями сидит у себя в комнате за плотно закрытой дверью. Выходит только в сад и бродит один по участку. С нами видится только за едой. Правда, сегодня в 5.30 он собирался читать нам свои стихи, но Дед позабыл об этом и разрешил приехать Заходеру.
21/X 65. Солженицын по-прежнему у нас на даче.
I/XII 65. А Солженицын, кажется, живет у меня в комнате в городе под Люшиной опекой.
21/VII 66. Третьего дня я не спала ночь из-за набившихся в Пиво-Воды9 насекомых. И именно в этот день приехали ко мне Копелевы, а потом-— к Деду — Солженицын с женой... Шум, гам, обед — а я не могла даже выйти к столу и почти не видела Солженицына, который хотел со мной о чем-то посоветоваться. Так жаль, так неловко.
Вчера известие: его “Раковый корпус” из “Нового мира” ему вернули... Ну, это не могло быть иначе.
16/XI 66, Москва. Сегодня в Союзе было обсуждение “Ракового корпуса” Солженицына. Сейчас он у нас.
Победа полная. Все говорят, что Каверин был боговдохновенен.
И Карякин хорош. И Борщаговский10.
Из негодяев рискнула выступить только Кедрина11 — и во время ее речи многие поднялись и ушли.
Сегодня же должно было состояться его выступление в фундаментальной библиотеке; отменили в последнюю минуту.
4/III 67. Сегодня утром уехал от нас живший несколько дней Солженицын.
Я вышла в переднюю проводить его.
Ватник, ушанка. Вынес из дверей на площадку тяжелый мешок с хлебом и трудно взвалил его на спину. Угловатый тяжеленный мешок, словно камнями набит.
Таким теперь всегда я буду помнить Солженицына: серый ватник, ушанка, мешок за спиной — войдя в трамвай или выйдя на вокзальную площадь, он сразу утонет в толпе, с нею сольется — неотличимо серый, не то мешочник, не то попросту пригородный обыватель, везущий из Москвы батоны. Только тот, кто попристальнее вглядится в него, заметит, что он не из толпы, что он — отдельный — ловко, стройно движется под своим мешком и что у него глаза полны воли и силы.
Это удивительный человек гигантской воли и силы, строящий свою жизнь, как он хочет, непреклонно, — и этим, разумеется, тяжелый, трудный для всех окружающих.
