выживании цензуры в современном обществе электронной культуры, но и о ее своеобразном оправдании.
Статья Мурениной напечатана в научном сборнике “Цензура как социокультурный феномен” (Саратов, “Новый ветер”, 2007), в котором отразились метаморфозы, происшедшие с понятием “цензура” в обозримый отрезок времени. В нем сделана попытка отстраниться от эмоционального отношения к слову “цензура”, характерного для прошлого десятилетия, в пользу исторического осмысления понятия. “В самом широком культурологическом смысле цензура в сегодняшнем ее понимании — один из способов ограничения и самоограничения человека и общества, и в этом качестве она — необходимый элемент культуры”, — подчеркивается в предисловии.
Сборник обязан своему появлению на свет программе “Межрегиональные исследования в общественных науках”, которая осуществляется при поддержке Министерства образования РФ, Корпорации Карнеги в Нью-Йорке (США), Фонда Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров (США) — то есть с помощью тех самых общественных фондов, которые после слов президента Путина, высказанных в послании к Федеральному собранию, попали под подозрение в подготовке “агентов влияния Запада”, а директором ФСБ Николаем Патрушевым, выступившим перед депутатами Госдумы, были прямо обвинены в сотрудничестве со спецслужбами, собирающими под их прикрытием секретную информацию.
Если считать, что поддержка российских ученых-обществоведов, создание горизонтальных связей между разрозненными и обособленными региональными университетами и содействие интеграции ученых в мировое научное сообщество — это и есть подготовка “агентов влияния”, то пример настоящего сборника показывает успешность такой подготовки. Силами ученых, работающих в провинциальных российских университетах (некоторые из них, впрочем, перебрались в университеты американские), подготовлен и выпущен в Саратове сборник, за уровень которого не стыдно перед “мировым научным сообществом”
В сборнике двадцать семь статей: это многовато и сообщает ему излишнюю дробность. Научные и прочие звания авторов не указываются, имена их, за небольшим исключением, не слишком известны, но и так ясно, что сама идея междисциплинарного исследования побудила привлечь к участию не только филологов, но и философов, и социологов, и тех, кто любит называть себя культурологами.
Открывает сборник статья декана филологического факультета Саратовского университета Валерия Владимирович Прозорова “Семантический диапазон понятия „цензура” в России”. Это как раз один из немногих авторов, чье имя известно филологам — хотя бы как редактора и соавтора учебника для вузов “История русской литературной критики” (М., “Высшая школа”, 2002).
Он выделяет два полюса понятия “цензура”. Один — носит устойчиво отрицательный оттенок: это тот “фильтрационный механизм”, который установлен государством для контроля информационных потоков. По мнению Прозорова, без учета “зловещей и по преимуществу вредоносной фигуры цензора” трудно понять историко-литературный процесс в России последних трех столетий. Другой же полюс связан с понятием ценза.
Более подробно эта связь рассмотрена в статье Е. Романовской, где прослеживаются истоки понятия “цензура”, начиная с архаического общества, в котором ритуал выступает как главная ценность, как способ сохранения традиции, а в функцию специального жреца входит контроль над речевой частью ритуала.
Феномен ценза в древнеримской государственности (откуда и ведут происхождение понятия цензор и цензура ) исследователь связывает с ритуалом и сакральной сферой архаических обществ. Ценз — это классификация граждан по экономическим и политическим признакам. Полномочия цензоров были исключительными — они не только производили перепись и зачисляли граждан в одну из триб, но могли и исключать их из привилегированных сословий, причем не только на основании формальных данных: в расчет принималась и личная жизнь граждан. Цензоры, таким образом, выступали и как блюстители нравственности.
“Ценз впрямую намекает и на наши права, и на положенные нам пределы в осуществлении этих самых прав. <...> Ценз дружит с понятием меры ”, — рассуждает В. В. Прозоров. Широкое распространение в повседневной речи слова “нецензурный” (нецензурная брань, нецензурная лексика) от противного наполняет понятие цензуры позитивным смыслом. В этих семантических границах и рассматривается в сборнике цензура.
История русской литературы ХIХ века в трудах советских историков литературы всегда предоставлялась как битва писателей с косной цензурой. В сборнике акценты расставлены по-иному: битва битвой (от цензуры действительно стонали все), но и цензура часто оказывалась более просвещенной, чем это принято считать, да и писатели выступали вовсе не как сторонники безразмерной свободы печати.
Известно, как страдал от цензуры Пушкин, сколько проклятий посылал он цензорам. Однако исследователь напоминает, что Пушкин не был абсолютным противником цензуры; в ничем не ограниченной свободе печати он видел опасность: “...и неуважение к чести граждан, и удобность клеветы суть одни из главнейших невыгод свободы тиснения”. В “Путешествии из Москвы в Петербург”, полемизируя с Радищевым, призывавшим к уничтожению самого института цензуры, Пушкин пишет: “Никакая власть, никакое правление не может устоять противу всеразрушительного действия типографического снаряда. Уважайте класс писателей, но не допускайте же его овладеть вами совершенно”.
В той же статье он парирует возражения противников предварительной цензуры: дескать, “пускай книга сначала выйдет из типографии, и тогда, если найдете ее преступною, вы можете ее ловить, хватать и казнить”: “Законы противу злоупотреблений книгопечатания не достигают цели закона: не предупреждают зла, редко его пресекая. Одна цензура может исполнить то и другое”.
