Амусин Марк Фомич (род. в 1948) — литературовед, критик. Докторскую диссертацию по русской филологии защитил в Иерусалимском университете. Автор книг “Братья Стругацкие. Очерк творчества” (1996), “Город, обрамленный словом” (2003), “Зеркала и зазеркалья” (2008). Статьи публиковались в журналах “Время искать”, “Зеркало”, “Звезда”, “Нева”, “Знамя”, “Вопросы литературы”, “Новый мир” и др.
Признаюсь – идея написать статью о Маканине и Битове пришла мне в голову довольно механическим способом. У обоих в минувшем году случился 70-летний юбилей, оба были (общепризнанно) ведущими прозаиками позднесоветского (а фактически не-советского) литературного процесса, статус обоих в последние полтора десятилетия достаточно проблематичен: уважаемые, почитаемые, но не слишком читаемые актуально авторы. Вдобавок – непохожие, “непересекающиеся”. Но это –только на первый взгляд…
Начнем, однако, с начала. Стартовые и биографически условия сверстников были очень разными. Мальчик из ленинградской потомственно интеллигентной семьи, пусть и переживший блокадную зиму, – и ребенок, чье детство проходило в урало-алтайской глуши, в крутом кипятке барачного коммунального быта...
Разными оказались и обстоятельства вхождения каждого в литертуру. У Битова это вхождение было скорее триумфальным, чем просто гладким. Он с младых ногтей оказался в благотворнейшей “питательной среде”. В Ленинграде конца 50-х годов складывалась новая школа прозаиков, и процесс этот катализировался и обилием молодых дарований, и общей культурной аурой города, и качеством – личностным и творческим – наставников, и временным благодушием начальства оттепельной поры.
Колебания формировавшегося битовского дарования были довольно хаотичными, но они точно срезонировали с культурно-духовным полем времени. Были, конечно, промашки, ограничения сверху, отказы, однако репутация юного писателя опережала темп публикаций и стремительно приближалась к статусу славы. Его акварельные рассказы и повести, выдержанные в модно-исповедальном ключе, первые опыты “путевых записок”, обернувшиеся потом знаменитыми “путешествиями”, очень удачно ложились на почву читательских ожиданий и запросов. В 1965 году Битов был знаменитым автором двух книг и дюжины рассказов в журналах и альманахах. Он воплощал собой ленинградский извод молодежной прозы и по- своему конкурировал/оппонировал ослепительному Аксенову.
Совсем иначе все складывалось у Маканина. Он в 1967 году опубликовал свой первый, тоже молодежный по проблематике и тональности, роман “Прямая линия”, который писал в свободное от работы - в закрытой организации, “ящике” – время. Перед этим Маканин успел закончить матмех Московского университета. Математические штудии – это тебе не вольница геологического факультета, на котором получал свое высшее образование Битов. И дебютный роман Маканина был под стать профилю его образования и службы – о молодых советских инженерах, их трудах и днях, с оглядкой на образцы прозы “Юности”, но и с проблесками своеобразия в постановке темы. Звучного отклика роман не вызвал.
Так оно дальше и пошло! Битов уверенно осваивал, как путешественник, новые географические и психологические пространства, экспериментируя, создавая смелые гибриды автобиографической, путевой, эссеистической прозы, пренебрежительно отмахиваясь от распространенных сюжетных схем и конфликтов. Его опусы “В одной стране”, “Жизнь в ветреную погоду”, “Путешествие к другу детства”, рассказы вроде “Пенелопы” и “Инфантьева” превратили его едва ли не в главную надежду новой советской литературы. Маканин же в это время работал как будто на традиционном жизненном материале и привычными средствами, двигаясь вслед талантливому интерпретатору “критического реализма” в советских условиях Юрию Трифонову. Его “Безотцовщина”, “Солдат и солдатка”, “Повесть о Старом поселке” выглядели добротными, даровитыми вариациями на заданные и хорошо отработанные другими социально- психологические темы.
Битов прославился своими эмблематичными сочинениями “Пушкинским домом” и романом- пунктиром “Улетающий Монахов”, каждое из которых стало мифом еще задолго до полной публикации. В сознании продвинутой читающей публики Битов в 60 – 80-е годы олицетворял собой дух свободы, индивидуализма, еретической интеллектуальной рефлексии. Он не просто вводил элементы собственного опыта в тексты – он все свои сложные литературные постройки возводил на фундаменте личностных наблюдений, размышлений, переживаний. Он заполнял трещины и пустоты расколотого, фрагментированного мира эманациями собственной души.
Иное дело Маканин. Он в своих многочисленных рассказах и повестях того же периода неторопливо и непретенциозно осваивал дольние жизненные сферы. Писатель выражал опыт и жизненные представления многочисленной, хоть и аморфной человеческой генерации: слоя перемещенных катаклизмами века (по географической горизонтали и социальной вертикали) лиц. Никаких парений духа, никакой рефлексии героев о заветном, о высшем, выходящем за пределы повседневной жизни. Обыденные дела, заботы, нужды и надежды: зарплата, очередная должность, квартира, дефицит, семья...
С одной стороны – сугубо индивидуальное, штучное, пестуемое как драгоценность и в драгоценные словесные одежды укутываемое переживание/мысль. С другой – неброское, хоть и мастеровитое, цепкое изображение массовидного, типического. Контраст тематический только подчеркивается несходством безошибочно различаемых интонаций. Маканин негромко, но размеренно, словно диктуя, развивает мысль, уточняет и заостряет ее с помощью примеров, подробностей, пояснений, постепенно заполняет своим говорком все пространство - будничным, простоватым говорком, в котором не сразу различишь скептическую усмешку, отдающую то горечью, то жалостью. Ощутима здесь вдумчивая, небрезгливая внимательность к человеку с его нехитрыми проявлениями, выделениями духа и плоти, со страхами и упованиями, с его довольно жалким, в сущности, уделом.
