Новый Мир ( № 12 2008)

Размышление о работе Сергея Бочарова, отталкивающееся от двух его книг — “Сюжеты русской литературы” (1999) и “Филологические сюжеты” (2007).

“В самом деле, филологи постперестроечного поколения, группирующиеся сегодня вокруг журнала „Новое литературное обозрение”, отстаивают, кажется, позиции материализма, а также социального и физиологического детерминизма едва ли не более последовательно, нежели их предшественники в какие- нибудь глухие тридцатые годы (девятьсот тридцатые — приходится уточнить). Впрочем, с той разве лишь разницей, что, в отличие от представителей марксистской критики, критики новейшей формации как будто не придают объектам своих ученых штудий слишком серьезного значения.

И тем не менее, насколько можно судить по работам Бочарова, к появлению на нашей литературной арене постструктуралистско-постмодернистской филологии он относится с чрезвычайным вниманием, памятуя, надо полагать, об объеме вопроса , и за творчеством филологов этого толка следит постоянно. Ирина Роднянская когда-то заметила, что Бочаров почти не соударяется с „чужими” и, как правило, оппонирует „своим”, тем, кто говорит на общем с ним ценностном языке — языке горних смыслов ; что он мало интересуется „ультранынешними” теориями текстового анализа, которые, казалось бы, могли вывести его из себя . Эти слова были написаны в 2000 году и для того времени совершенно справедливы. Однако за прошедшие с тех пор годы появилось несколько выступлений Бочарова — своего рода исповеданий веры, из которых очевидно, что этот филолог с „чужими” все-таки соударяется — и как еще соударяется .

Нет, из себя он, конечно, не выходит, — памятуя о том, что имеет дело с другой философской антропологией и что язык горних смыслов на современный „дискурс” не переводится. Вместо этого он спокойно и терпеливо рассказывает историю вопроса — историю русской филологии ХХ века, внося тем самым свою лепту в будущую методологическую дискуссию, которой нам не хватает, а также вполне отдавая себе отчет в том, что подобная дискуссия может иметь своим результатом лишь уяснение главных вещей и позиций, а не победу в споре ”.

Валерий Дымшиц. Или — или… К столетию Овсея Дриза. — “Народ Книги в мире книг”, Санкт- Петербург — США — Израиль, 2008, № 73-74.

Редкое исследование о выдающемся еврейском поэте и перипетиях переводов его, казалось бы, сугубо детских стихов на русский (особый персонаж здесь — Генрих Сапгир). Жаль, что этот текст не попал в один из толстых литературных журналов, здесь есть чему поучиться, занимаясь прикладным литературоведением и историей литературы.

Михаил Копелиович. Объяснение в любви (Заметки о поэзии Марии Петровых). — “Знамя”, 2008, № 10 <http://magazines.russ.ru/znamia>.

К 100-летию поэтессы. “1956 год — рубежный в жизни Марии Сергеевны Петровых и в ее поэзии. Пожалуй, мало кому так повредил ХХ съезд компартии, ставший праздником для миллионов людей, ибо на нем (для тех, кто не помнит или, прости Господи, не знает) Хрущев начал разоблачение Сталина. Вскоре после съезда покончил жизнь самоубийством человек, к которому взывал автор стихотворения „Назначь мне свиданье на этом свете…”.

Пишет Виталий Шенталинский:

„Не случайно именно в пятьдесят шестом, когда из мест заключения один за другим стали возвращаться оставшиеся в живых репрессированные писатели (к каковым репрессиям приложил руку и будущий самоубийца. — М. К. ), Ф. застрелился. Это был исход из тупика совести и творчества”.

Начиная с момента трагической гибели любимого человека в поэзии М. Петровых открывается новая глава, которую я бы назвал „Оплакивание”. Об этом ниже — сейчас хочу возвратиться к мотиву неуверенности в себе, охаивания себя.

Личная утрата, похоже, не ослабила в ней, если можно так выразиться, привычки к самобичеванию . Мало того. Теперь она стала к себе еще строже, еще беспощадней. Кто из русских поэтов — не