Только потом Он заново заселил мир. Не мудрствуя, существами попрочней и попроще.
А всякую мелочь вроде птиц и вовсе поручил ангелам. И те понаделали свистулек.
Солнечный день
Две пары кед, белые и черные, сушатся на жестяном подоконнике последнего этажа.
Будто владельцы их разулись там и нырнули, взявшись за руки, — в голубое небо.
Памяти Гоголя
Мельтешная, из телефонных звонков, завалившихся в ящик бумаг, удач, огорчений, подсчитывания денег, трескучая жизнь на время отхлынула, и в ней принялись проступать и различаться простые звуки. Так, бывает, поезд посреди ночи замрет на неведомой станции, и станет слышно, как барабанит дождик по железной вагонной крыше, по громкой связи запоздало объявят эхом “прибывает на второй”, и какая-то тетка на мокром перроне все кричит “кар-то-шеч-ка!”, обнимая завернутую в одеяло кастрюлю, а потом все сдвинется, и опять залязгает, застучит — и съедет назад и станционный тусклый фонарь, и вывеска “Буфет”, и баба с кастрюлей?— и только одна сплошная непроглядность в окнах.
Лето
По вечерам на веранде читали при лампе, и со всего сада, а может, и из окрестных садов, слетались на нее до того причудливые переливчатые козявки, что приходилось снимать очки и разглядывать их, ползающих по столу в освещенном круге.
Так иной раз попадется в толстой книге мудреное слово, за разгадкой которого лезешь, кряхтя, в словарь.
Бабушкина чашка
В детстве предметы совпадают со своими родовыми понятиями.
У меня еще цела синяя вазочка с золотым ободком, когда-то стоявшая у бабушки на этажерке и обозначавшая “вазочку” вообще.
И такая же чашка.
Старик и небо
Старик был стар.
Поле, тогда еще не застроенное коттеджами, покато убегало от самого забора. И он с утра выносил туда стул и сидел на краю неба, как сидят у моря.
Слева среди облаков маячил подтаявший полиэтиленовый буек вчерашней луны. В одиннадцать поперек неба проезжал, тарахтя, маленький зеленый вертолетик, а в час, в обратном направлении, большой красный пожарный.
После обеда часто начинало задувать, и он удивлялся, как это в одном небе помещаются разом и эта синь, отороченная белым пухом, и мрачно-сизые тучи, тяжелыми волглыми тюфяками завалившие горизонт.
Временами откуда-то сверху на жухлую траву к его ногам опускалось, медленно вращаясь, маленькое кривое перышко, выпавшее из крыла ангела.
Чудо о купальщике
Море встало перед ним на дыбы, как лев перед христианским мучеником, но в последний миг, вместо того чтобы растерзать, упало, обдав сырым дыханием, на песок — и только лизнуло ноги...
Подлинная история Анны Карениной
