“Мне интересней обдумывать, чем формулировать. Видимо, потому, что я человек не творческий, меня гораздо больше занимает сказанное другими, чем то, что я могу сказать сам”.
Лиза Новикова. “Пламенные революционеры” вновь востребованы. — “
“Владимир Войнович выпустил исправленную версию своего давнего романа о Вере Фигнер. Переиздан также роман Василия Аксенова о Леониде Красине. Вопреки давним предсказаниям Игоря Губермана, который считал, что знаменитая серия беллетризованных биографий будет переименована в „Пламенных контрреволюционеров”, старые книги вернулись, пусть и изданные гораздо меньшими тиражами”.
“Владимир Войнович специально для нового издания „Деревянного яблока свободы” внес некоторые изменения. Для начала он триумфально вернул на первую страницу слово „геморрой”, которое в свое время не понравилось советским редакторам. Так что в нынешнем издании бывший свекор Веры Фигнер вновь получает возможность вылечиться от этого неприятного заболевания. Кроме того, Владимир Войнович добавляет пассажи вроде: „Между прочим, царская власть так же, как потом и власть советская, относилась к рабочим с большим доверием, чем к интеллигентам”. Такие замечания, несомненно, осовременивают роман”.
Нравственность со злобными причудами. Максим Лаврентьев считает, что современная литература — это архипелаг, населенный не эльфами, а каннибалами. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 2, 22 января.
Говорит Максим Лаврентьев: “Особенно сильно я проникся, пожалуй, Хлебниковым. Году в 94-м приехал на Новодевичье кладбище и зачем-то похитил горсть земли с его могилы. Это, конечно, кощунство и идиотизм. На следующий день вернулся туда с мамой — по ее настоянию — и положил землю на место. Случались и другие истории, правда, не столь дурацкие и позорные”.
“Мне посчастливилось быть знакомым с удивительным поэтом — Анастасией Харитоновой. Она была, как говорится, человеком из прошлого — тут и интеллигентная московская семья, и семь иностранных языков, и красный диплом Литинститута. Глубокий философ и тончайший лирик. Тринадцать книг стихотворений, напечатанных без выходных данных. Пьесы, эссе, переводы. Кстати сказать, Харитонова — автор книги, изданной всего в трех экземплярах, из которых один находится в библиотеке Ватикана. Речь идет о переводе сонетов Кароля Войтылы — Иоанна Павла II. <...> Пять лет назад она трагически и страшно погибла. Где, спрашивается, можно сейчас почитать ее стихи? Кроме нескольких небольших публикаций в периодике, состоявшихся благодаря усилиям ее друзей, основной массив текстов Анастасии Харитоновой остается достоянием узкого круга помнящих о ней”.
О размерах и значениях. Разговор по душам. — “Литературная Россия”, 2009, № 2-3, 23 января.
Говорит Андрей Рудалев: “И в этой переходной ситуации во всех отношениях, в ситуации чуть приглушенной, но до конца не пережитой смуты, рассказ может сделать многое. Пусть это будет даже в какой-то мере техническая функция, ведь недаром те же предельно концентрированные рассказы Александра Карасева называют конспектами романов”.
Говорит Сергей Беляков: “Трудно сказать, как будет развиваться Александр Карасев. Его „Чеченские рассказы” — вещь, так сказать, итоговая. Свое „море” он вычерпал, что дальше — не знаю. Ему нужны новые темы, новые герои, впереди у него, быть может, годы поиска”.
Поэт и книгопродавец. В поэзию пришло поколение агрессивно неграмотных молодых людей. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2009, 9 января <http://www.chaskor.ru>.
Говорит Александр Шаталов: “Поэзия сейчас занимает естественное место в жизни общества: тиражи книг порядка 500 — 1000 экземпляров с лихвой покрывают интерес читателей к „поэтическому слову”. То есть ранее она занимала место
“Я полагаю, что тексты огромного числа нынешних начинающих стихотворцев говорят о деградации поэзии, но зато те возможности, которые сейчас у них есть (это связано в первую очередь со свободным стихом, верлибром), уже привели к тому, что среди новых авторов появились вполне замечательные. Не знаю, можно ли назвать их
“Важно, чтобы не было декларации „поэт-пророк”, что я могу воспринимать лишь как
