Не остаться в горах — так молись на мотор...
Сейчас то и дело люди в разной стадии общественного безумия придумывают прошлое (давнее и недавнее). Мы то и дело читаем мемуарные списки обид от советской власти, но и списки ее благодеяний (по выражению Юрия Олеши) тоже читаем регулярно.
Между тем в аналитической части книги я обнаружил такое утверждение: «В целом солдатские песни Америки и Израиля отличает от российских гораздо большее внимание к смерти и отсутствие упоминаний об утраченной или утрачиваемой любви». Это мысль, которая требует обдумывания, — такие наблюдения говорят о многом. Равно как и то, что мотив женской верности-неверности в русских солдатских песнях — вечный. Он не в Советской армии родился и не с ней исчез — чего там, можно вспомнить замечательную песню Константина Симонова «Как служил солдат...». Понятно, что, вытаскивая истину из темноты за этот хвостик, можно сказать, что в Израиле служат и мужчины и женщины и при малых расстояниях и частых увольнениях ситуация другая.
Александр Филюшки н. Андрей Курбский. М., «Молодая гвардия», 2008, 299 cтр. («Жизнь замечательных людей»).
Александр Филюшкин всего два года назад защитил докторскую диссертацию в Петербурге. Но о времени Ивана IV им уже написано довольно много, и жизнеописание Андрея Курбского носит следы именно научного подхода (в «ЖЗЛ» бывает два акцента — либо писательский взгляд на персону, либо научный). Видимо, поэтому Филюшкина упрекали в недостаточной развлекательности. Однако даже самый сухой взгляд на жизнь Курбского лучше всякого детектива. Документы (или умолчания) куда сильнее авантюрного сюжета. Судьба Курбского трагична, и перемена участи не несет ему ни личного счастья, ни устойчивого политического положения. Филюшкин довольно аккуратно занимается разбором стереотипных образов Курбского: «Курбского-диссидента», «Курбского-предателя», «Курбского-полководца», наконец «Курбского- писателя» — корреспондента Ивана Грозного и переводчика «Диалектики» Иоанна Дамаскина. Все эти образы в массовой культуре существуют как бы отдельно, причем в рамках каждого поступки Курбского всегда гиперболизируются.
Удивительно странна личная судьба Курбского после его бегства. С одной стороны, — литературный кружок, изучение иностранных языков, достаток, ковельское имение. С другой — неудачный брак, развод. Одна судебная тяжба за другой, причем с переменным успехом. Войны с соседями — совершенно натуральные войны, кстати, которые были тогда делом, в общем, обыденным. Но тут доходит до анекдота: Стефан Баторий велит заплатить долг Курбскому, а шляхтич все равно не платит. Шляхтича объявляют вне закона, но он разгоняет правительственные войска, и Курбский прекращает требовать возврата долга.
Это уж точно не вечный дом, который дали в награду, где «венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. <…> вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах» (Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»).
Немудрено, что перебежчик не дописал «Историю о князе Московском». Жизнь прожита, могила будет утеряна. В 1670 году его род объявлен выморочным. Конечно, бодрит, что известны имена внуков, но и не сказать, что уж так все хорошо. Бесспорно ценно лишь написанное перебежчиком. История поучительная, годная для долгого обдумывания.
Илья Иль ф. Дом с кренделями. Избранное. Составление и комментарии А. И. Ильф. М., «Текст», 2009, 512 стр.
Евгений Петро в. День борьбы с мухами. Избранное. Составление И. Е. Катаева и А. И. Ильф. М., «Текст», 2009, 384 стр.
Эти две книги — часть внушительной уже серии, издаваемой «Текстом», где известные и малоизвестные работы писателя Ильфопетрова подбираются дочерью Ильфа Александрой Ильиничной Ильф и родственниками Евгения Петрова.
С одной стороны, эти черно-желтые томики упрекали в том, что а) републикуемые тексты вторичны и б) не снабжены достаточным научным комментарием. Второго упрека избежит редкая книга такого плана, а вот с первой претензией дела обстоят куда интереснее. В каком-то смысле двухголовый писатель Ильфопетров сейчас интересен не столько двумя своими классическими романами, сколько текстами, их обрамляющими. И поэтому колобок из того, что соскребли по сусекам, оказывается достаточно вкусен. Но вкусен, разумеется, для человека прилежного, того, кто через текст фельетона видит тонкие детали времени и обороты исчезнувшей речи. При этом часто происходит то же, что и с первым полным комментированным изданием дневников Ильфа, вышедшим в той же серии. И первое издание и следующие, что существовали на протяжении десятилетий, были изданиями литературного произведения. Полное же издание записных книжек оказалось литературоведческим документом. В этом и разница изданий. То есть подлинное издание — не лучше. Но и не хуже. Оно — другое.
Важно, что в том Евгения Петрова, кроме публицистики, входят сценарии, написанные им в соавторстве с Георгием Мунблитом, — «Антон Иванович сердится» и «Музыкальная история».