“В целом же в 2000-х годах интеллектуальное сообщество занималось самоустроением. Кто есть кто, разделение площадок. Поэтому стали работать новые премии, тусовочные мероприятия, стали обозначаться центры силы, центры притяжения, складываться некая структура и какой-то порядок, узнаваемость в поведении. Большинству стало понятно, что если хотят этого, то надо идти туда-то и т. д. Но такой порядок, хочу подчеркнуть, во многом стал складываться именно ценой утраты чувствительности к тому, что происходит за границей интеллектуального слоя. Интеллектуалы как будто бы добились некоей автономии, но потеряли социальный вес. Именно из-за потери чувствительности нынешняя российская словесность и культура (культура творческая, а не эпигонская и не конвейерная продукция) занимают довольно скромное место в сравнении с тем, какое место занимали в свое время, скажем, поэзия Маяковского или Пастернака, кино Эйзенштейна или Медведкина, театр Мейерхольда или Курбаса”.
“Издательства сами будут отказываться от резких книг, продюсеры — от резких сценариев, режиссеры — от резких спектаклей. Работает заложническая логика — не ставить никого под удар. Один из основных видов коллективизма по-российски: каждое действие продиктовано мыслью „А не будет ли нам от этого хуже?””
Олег Ермаков. Шер-Дарваз, дом часовщика. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 2 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“После школы Глинникову не удалось поступить в железнодорожное училище из-за зрения. Зато в армию его взяли. Здесь было какое-то судьбоносное совпадение.
В числе прочих он оказался в учебном лагере вблизи той самой страны, куда не ступала нога железнодорожника. Более того: именно для службы в этой стране и готовили новобранцев...” Из новой книги смоленского прозаика —
См. также: Олег Ермаков, “Блокнот в черной обложке” — “Октябрь”, 2009, № 1 <http://magazines.russ.ru/october>.
Наталья Иванова. Полтора процента. — “
“Какие книги вы должны прочесть, прежде чем умрете? Ответом на этот вопрос задается ну очень большая — 959 страниц — книга, изданная в Лондоне. На ярком титульном листе симпатичный скелетик, скаля зубы, читает очередной фолиант, подперев родным всем читателям, характерным жестом свой набитый чужими историями череп. Книга состоит из трех разделов — до XIX века (самый краткий), XIX век, ХХ век (самый длинный) и даже век XXI: рецензии на новые книги Петера Эстерхази, Филипа Рота, Марио Варгаса Льосы, Мишеля Уэльбека, Орхана Памука… При этом — в ХХI век попали две (!) книги албанского писателя Исмаила Кадаре — обе, между прочим, первым изданием вышедшие в Тиране. Продолжаю: Амос Оз (Израиль), Ирэн Немировски (Франция), Томас Пинчон, Джонатан Литтелл, Дон Делилло… Что я искала? Своих. Кого-нибудь из современных русских писателей. И напрасно: в XXI веке таких не нашлось”.
Юлия Идлис, Саша Денисова. Поэт, рапопорт и гамаюн. — “Русский репортер”, 2009, № 7, 26 февраля <http://www.rusrep.ru>.
“<...> Полозкова-поэт любима читателями, но профессиональное литературное сообщество не торопится ее признавать. Так что доставшаяся ей премия „Неформат” в номинации „Поэзия” вполне заслуженна: vero4ka — самый настоящий неформат, только не для массовой аудитории, а для узкой группы экспертов.
— Маститыми литераторами Сеть воспринимается как пространство глобального флуда, — объясняет Вера. — Официальная иерархия в литературе — очень шовинистический институт. Премия — свидетельство того, что я была легитимизирована...”
Александр Кабаков. “Когда всем очень страшно, есть шанс, что беда пройдет стороной”. Беседовала Галина Юзефович. — “Частный корреспондент”, 2009, 23 февраля <http://www.chaskor.ru>.
“Писать прозу очень утомительно и неприятно — это занятие выедает из человека куски души. И каждый раз, закончив одну вещь, испытываешь такое опустошение, что даже думать не хочется о том, чтобы пережить это чувство еще раз. Именно поэтому я, например, полтора года — 2007-й и половину 2008 -го — прозы как таковой не писал. <...> Писать прозу — это примерно как расковыривать болячку. А сочинять пьесы или киносценарии (да простят меня драматурги и сценаристы) — это все же по технологии больше похоже на разгадывание кроссвордов”.
“Есть и хорошие новости: сегодня всем очень страшно, и это, безусловно, большой плюс. Помните, как в начале 90-х все боялись гражданской войны? Этот страх был просто-
таки разлит в воздухе. <...> И ведь ничего же, в общем и целом обошлось, полноценной гражданской войны все же не случилось. А вот в 1917 году никто ничего не боялся, было много героев, готовых убивать и умирать за идею. Чем это закончилось — понятно. Сегодня нам всем очень, очень
