Новый Мир ( № 5 2009)

кроется в том, что от самой учебы я, собственно, не знала, чего ждать, и, значит, ничего особенного и не ждала. Я любила и уме­ла учиться и просто ждала очередного учебного года как продолжения пре­ дыдущего. А среди новых для меня вещей я больше всего ждала совместного обучения с мальчиками — все десять лет я училась в жен­ской школе. Мне было семнадцать лет, и интерес к мальчикам был уже просто естествен­ным, если не запоздалым, но те мальчики, что встретились во время подачи документов, собеседования и т. п., моему представлению, а тем более за­просам как-то не отвечали. Да и у меня уже был мальчик, тот са­мый, что провожал меня с бала медалистов в Кремле, он снова проводил лето в Валентиновке. Моя мама еще вовсе не была готова не только к переменам, но хоть к каким-нибудь новым нюансам в моей размеренной жизни отлични­цы и, на всякий случай, велела Большой Наташе завалить меня хозяйствен­ными работами. Работ таких отыскалось две — я должна была убирать дом и ездить в Москву за продуктами. Уборка была делом несложным, хотя и тре­бовала немалого времени, а вот покупка продуктов давалась мне нелегко. В Валентиновке не было тогда никаких магазинов, кроме керосинной лавки, а в Москве я должна была покупать продукты не около нашего дома, а непре­менно в центре — в «Диете» и Елисеевском на улице Горького. То есть я уезжала из Валентиновки довольно ранней электричкой, полдня моталась по очередям в этих центральных магазинах и с тяжеленными сумками ехала обратно. Неза­метно добыча и доставка продуктов дополнилась и их приготовлением, так что я и впрямь была сильно загружена и сильно уставала. Дома вечером мне полагалось быть не позднее 10 часов, и это уже окончательно лишало всяких ветреных помыслов — танцы на нашей волейбольной площадке начинались, когда стемнеет, а летом это не случается раньше 10 вечера [22] . В волейбол же, в который на этой площадке резались до самой темноты, я тоже, конечно, не играла — не хватало ни здоровья, ни роста. Я все школьные годы была осво­бождена от физкультуры и не обладала никаким физическим развитием, не было у меня ни коньков, ни лыж, ни велосипеда, ну, в общем, ничего не бы­ло. У брата был, не знаю откуда и взявшийся, старенький велосипед Харь­ковского велозавода, но я даже не просила дать покататься — не доставала до педалей, даже стоя. Лыжи, карельские, как я помню, брат приобрел себе сам, уже в университетские годы, но они у него были как бы не для катания, а для долгих походов с какими-нибудь высокими целями.

Но вернемся в первое сентября моего первого курса. Наш механико-математический факультет располагался на пяти средних этажах Главного здания: с 12-го по 16-й. В чем-то эти этажи были идентичными, в чем-то ка­ждый имел свою особенность, по которым мы и научились быстро ориенти­ роваться. Главным нашим, общим, этажом был 16-й — по обоим торцам его симметрично располагались две самые большие наши лекционные аудитории — 16-10 и 16-24. На 15-м находились кабинет декана и учебная часть, а меж­ду ними всю рекреацию занимало общее сводное расписание занятий. С про­тивоположной стороны была библиотека и читальные залы для аспирантов и преподавателей. На 14-м, под деканатом, была еще одна большая аудитория 14-08, она считалась аудиторией Ученого совета факультета, а по сторонам от нее — отделение математики (фактически аспирантура) и партком и бюро ВЛКСМ факультета. Другой торец, под библиотекой 15-го этажа, занимала студенческая библиотека с двумя читальными залами. На 13-м в обоих тор­цах располагались переходы, соединявшие Главное здание с общежитием, — с одного торца переход в зону «В» (на первом курсе наши жили там), с проти­воположного — в зону «Б». 12 -й этаж не имел симметрии — один торец его за­нимало книгохранилище, открытое только для работников библиотек, в дру­гом были кабинеты дифференциальной геометрии со шкафами, заполненны­ми диковинными геометрическими телами, и еще какой-то, что-то не вспом­ню какой. В этом «сапожке», как все его называли, были еще две большие аудитории, но не такие большие, как другие лекционные.

По параллельным друг другу боковым коридорам на всех пяти этажах располагались учебные аудитории, но когда выделили комнаты для кафедр, да еще, по необходимости, для бухгалтерии и кассы, научного отдела и кан­целярии и на разные другие нужды, оказалось, что учебных аудиторий как таковых оказалось чуть ли не меньше, чем было в старом здании, на Мохо­вой.

Конечно, все это стало мне понятным гораздо позже, когда я уже рабо­тала на факультете, а тогда, в сентябре 1954-го, мне это было и ни к чему, и невдомек. Нам, первому курсу, всего хватало. Три основных математиче­ских предмета — математический анализ, высшая алгебра и аналитическая геомет­рия, иностранный язык и история партии. Казалось, впереди ожидала лег­кая жизнь — в школе предметов было едва ли не втрое больше. По математи­кам было по две лекции каждую неделю по каждой и по два занятия в ауди­тории (по группам); лекция и семинар по истории и француз­ский (на мехма­те было тогда принято выбирать «новый» иностранный язык, не тот, который учили в школе, я выбрала французский). Ну, формально была еще физкульту­ра, но от нее я снова была «освобождена» (наверное, такую мне дали меди­цинскую справку при поступлении). В общем, поначалу меня ничто не насторожило, и я с интересом оглядывалась по сторонам. Записалась в акаде­мический хор (две репетиции в неделю), приглядывалась, куда бы еще можно устремиться, возможностей, надо сказать, было немало... (Почему в академи­ческий хор? Право, не могу внятно объяснить. Может быть, вспомнилось, как еще в первой моей, 19-й, школе приходили из районной музыкальной школы на Якиманке отбирать способных детей. Нашли, что у меня хороший слух и какая-то удачная «растяжка» пальцев, и предложили мне заниматься на виолончели. Инструмент при этом покупать было не нужно, его предос­тавляла школа, но моя мама сказала твердое и безоговорочное «нет». Объяс­нений не последовало.)

Однако очень скоро, буквально за несколько первых недель, стало яс­но, что не то что лишнего времени неоткуда взять, но и на самое необходи­мое определенно не хватает. Каждый день три «пары» (шесть академических часов) обязательных занятий — с десяти утра (тогда занятия начинались с десяти) до четырех часов дня, а с дорогой — так с девяти до пяти, правильно? В пять я появля­лась дома и уставшая, и голодная. Переодевалась [23] , хватая куски на ходу, и практически тут же садилась за домашние задания. Эти задания занимали непривычно много времени и стоили большого напряжения. Я не могла по­нять причин, раньше со мной такого не случалось. В университете, как правило, нам задавали задачи-примеры по материалу, который затрагивали на практических занятиях, но это зачастую чуть ли не вообще не было свя­зано с тем, что читалось на лекциях. Ну вот, скажем, математический анализ. Лекции нам читал профессор Л.А.Тумаркин. По тому, как был «накатан» курс, сразу было ясно, что читает Лев Абрамович его далеко не в первый раз. Он ритмично и довольно быстро фланировал туда-обратно вдоль доски в ау­дитории 16-10 и буквально диктовал, что следует записывать, иногда не за­бывая вставить и «запятая» или «точка». Казалось бы, записывай себе, не ле­нись — и к сессии весь материал будет у тебя в руках. Я и не ленилась, даже успевала подчеркивать «Теорема» двумя чертами, а «Лемма» — одной (а «Свойства» — волнистой линией). И что? Нет, к сессии моя образцовая тет­радь была действительно у меня в руках (и выручила потом еще многих). Но, во-первых, на каждый день она не годилась, а во-вторых, я просто фи­зически не успевала в нее заглядывать. Эту тетрадь пришлось просто вы­учить за несколько дней, отпущенных на подготовку к экзамену. Практиче­ские занятия по анализу вел у нас тоже не новичок в этом деле — вздорный и добрый Леонид Иванович Камынин. Твердой рукой он решительно и неумо­лимо вел нашу группу из примерно двадцати человек к овладению практиче­скими навыками элементарного исследования. Кто поспособнее, мог при этом выработать и свое собственное чутье, но все в любом случае должны были «набить руку». Десять первых минут он объяснял у доски все, что по­требуется на сегодня, потом обегал аудиторию, заглядывая в домашние тет­ради, и все остальное время— номер за номером из знаменитого задачника Б. П. Демидовича. Сколько успеем. Все же остальные номера из этого раздела оставлялись на дом — бывало, что и по двадцать штук. Мне кажется, что если бы нашелся хоть один человек, который мог