Лавриненко Анна Сергеевна родилась и живет в г. Ярославле. Окончила юридический факультет Демидовского университета (г. Ярославль). Номинант премии “Дебют” за 2006 год.
1
Меня потеряли в аэропорту, в зале ожидания. Через много лет я стал взрослым. Маленький мальчик лет пяти или чуть меньше, в красной курточке с капюшоном, вельветовых штанах грязно-серого цвета, коричневых ботиночках, аккуратно завязанных его матерью, синей бейсболке с какой-то надписью и рюкзачком в форме кенгуру в руках, сидит в кресле и болтает ногами, потому что ноги еще не достают до пола и болтать ими можно сколько угодно. Обычный маленький мальчик, ничем не отличающийся от других мальчиков своего возраста, кроме того, что его только что потеряли, — превратился в меня.
Я: мужчина лет тридцати, рост примерно 180 сантиметров, короткий ежик русых волос, голубые глаза, тонкие бледные губы, — обычный человек лет тридцати, ничем не отличающийся от других мужчин своего возраста, кроме того, что когда-то давно его потеряли в аэропорту, в зале ожидания.
Она сказала: “Сиди здесь и никуда не уходи. Я скоро вернусь”.
Я кивнул; я верил ей, потому что она была моей матерью, а я всего лишь маленьким мальчиком.
Она сказала: “Я не могу тебя потерять”, — и поцеловала меня в щеку.
Я до сих пор слышу эти слова: я не могу тебя потерять я не могу тебя потерять не могу тебя потерять тебя потерять потерять янемогутебяпотерятьнемогупотерять я-не-мо-гу-те-бя-по-те-рять. Только больше я им не верю.
Она сказала: “Я не могу тебя потерять”, — и поцеловала меня в щеку.
Тонкие бледные губы, произносящие это вранье, голубые глаза (такие же, как у меня), длинные светлые волосы — первые мои детские воспоминания...
Она уходила, закинув на плечо спортивную сумку, шла, не оглядываясь назад: ни прощального взгляда, ни воздушного поцелуя, ни извиняющейся полуулыбки — моя мать не очень-то умела выражать свои чувства.
Прежде чем я понял, что она не вернется, прошло сколько-то времени: несколько минут, часов, целый день или целая ночь. Мне захотелось есть: я достал шоколадку, которая лежала в одном из боковых карманов рюкзака и уже слегка подтаяла, сорвал обертку и съел всю за два раза. Грязные руки я вытер о вельветовые штаны. Обычно мать делала это бумажным платком, — “опять перепачкался!”, — но ее рядом не было, — и руки так и остались липкими. Потом я, кажется, заснул. Не знаю точно, удалось мне поспать или нет: я все еще был голоден, меня тревожило, что моя мать ушла и не возвращается, рядом раздавались мужские, женские голоса и детские крики, я слышал звук отрывающихся от земли самолетов, — а когда открыл глаза, мне показалось, что начался другой день, будто бы до этого был понедельник, а вот теперь вторник. Может быть, я и в самом деле проспал так долго.
Тогда-то и настало время испугаться и запаниковать по-настоящему, и я заплакал. Моя мать не вернулась и стала первой женщиной, которая бросила меня.
И можете сколько угодно упрекать меня в том, что я барахтаюсь в жалости к себе, нуждаюсь в утешении и слезах, прошу, нет, даже требую сочувствия, — да, думайте что хотите, но я был всего лишь маленьким мальчиком! Разве взрослые не знают, что нельзя оставлять маленьких детей в аэропорту и потом не возвращаться за ними?!
...Их было двое. Она сказала:
— Посмотри, какой хорошенький малыш! Он что, один?
Их было двое, и они смотрели на меня.
Она: невысокого роста, полная, губы, накрашенные перламутровой темно-розовой помадой. Не красавица, но вполне ничего.
