У Ахм<атовой> есть стихотворение «Нас четверо» («Комаровские наброски»): она имеет в виду О<сипа> М<андельштама>, М<арину> Ц<ветаеву>, Б<ориса> П<астернака> и себя. Как-то НЯ там не упомянута. Но НЯ смело пишет: «нас было трое, только трое». Кого — нас? Олимпийцев! «Мы» — это она, НЯ, и два великих поэта.
Я жалею, что НЯ умерла и не прочтет моих опровержений. Но ничего не поделаешь: если бы я не отложила ее «Вторую книгу» — не был бы кончен мой 2-й том.
Вместе с Вашим драгоценным письмом я получила и оттиск «Promemoria»5. (Знаю что в Париж посланы Вами для меня Ваши 4 тома — но я не получила еще ни одного.Надеюсь — получу… Спасибо, спасибо!) Отрывок из Ваших воспоминаний — об Ахм<атовой> и Паст<ернаке> — я читала еще в английской газете. А теперь прочла всё по-русски, в переводе и под редакцией Флейшмана и Сегала. Гм. Перевод очень неровный, иногда удивляешься — что же с этими учеными людьми приключилось? Но это неважно. «Встречи с русскими писателями» очень удались Вам; ярче всех удался Пастернак, его речь, его облик — то, что еще не удавалось никому. (Кроме его самого: Вы читали переписку Б<ориса> П<астернака> с Ольгой Фрейденберг?6 Это поразительная книга — это выше, чем переписка Б<ориса> П<астернака>, М<арины> Ц<ветаевой> и Рильке — и вот там Б<орис> Леонид<ович> весь виден и слышен, весь звучит.) И у Вас — виден и слышен, хотя и не в такой полноте, разумеется.
Насчет АА и КИ вкралась в Ваш текст маленькая пустяковая ошибка: АА никогда не ехала вместе с КИ в Ташкент. Ехала она со мной, а К. И. был в это время уже в Ташкенте и встретил нас на вокзале7. Но это несущественно. У АА конечно были против К. И. в разное время разные неудовольствия по разным поводам. Лучше всего, мне кажется, относилась она к нему в самые последние годы. Он же всегда относился к ней с восхищением.
Недавно я окончила маленькую работу о Марине Цветаевой. Я встретилась с ней впервые — 26 августа 41 года; она покончила с собой 31 августа… Мы провели вместе полдня 27-го. Моя запись, сделанная через 3 дня после самоубийства, пролежала нетронутой — и неперечитанной! — сорок лет. Недавно мне попал в руки один неопубликованный документ, помеченный 26 августа 41 года, очень выразительный, и это побудило меня отложить другие работы и привести в порядок свою запись8.
Отнимут ли дачу — т. е. разорят ли музеи — Пастернака и КИ — неизвестно. Союз Писателей подал на нас и на сына Б<ориса> Л<еонидовича> в суд; собеседование с судьей уже состоялось; а дальше — дальше молчание и неизвестность. Число посетителей на обе дачи удвоилось. Многие плачут. Многие пишут во всякие инстанции. Многие — насчет КИ — просто не верят: «ведь 31 марта юбилей, столетие». Да, 31 марта юбилей. И очень пышный. И, как всегда, когда дело касается К. И., кроме казенных мероприятий чувствуется искренняя, истинная, никем не насаждаемая народная любовь к нему. Я часто и сильно ощущаю ее на себе. Вот адрес на одном письме из Сибири:
«Москва. Лидии Корнеевне Чуковской. Дочери доктора Айболита».
И — дошло…
Комнаты КИ в Переделкине удивительно выразительны. Не всякий человек — даже и великий и величайший — выражает себя в своем жилье. КИ в своих комнатах, безо всякого умысла и замысла, выразил себя вполне — свою жизнь и свою работу — и над Чеховым, и над Некрасовым, и над Блоком, и над Уолтом Уитменом, и над Уайльдом иО’Генри, и над детскими сказками, и над «Современниками», выразил свою личность — вот почему и зеваки, и знатоки, и малые дети придя, не уходят часами, а потом приводят друзей и смотрят и слушают снова. Один приятель К. И., никогда у него на даче не бывавший, недавно, войдя в его кабинет, сказал:
— Боже, как эта комната похожа на него!
…Музей Чуковского устраивать не надо — он устроен. Все деньги от его гонораров мы тратим на поддержание этого разваливающегося дома. Теперь его хотят отнять и поселить там «очередника». За нас, кроме частных граждан, заступается «Общество по охране историч<еских> памятников». Посмотрим. Я молчу, но на суде заговорю… А пока что через наш музей, без единого объявления, прошло более 30 тысяч человек. Русских, советских, иностранцев, туристов, славистов. Шведы, англичане, американцы, французы, японцы, мексиканцы. Но более всего русские, русские, знающие наизусть его стихи и прозу и помнящие, что он, в своем роде, «д<октор> Айболит».
К юбилею готовится много дребедени, но кое-какие выставки и публикации будут в самом деле интересные. Например, в журнале «Юность» № 3 моя дочь публикует отрывки из его дневника. Она благодарит Вас за привет, просит кланяться и пошлет Вам «Юность». (Дневник К. И. вел с 1901 по 1969 год…
А это — крохи.)
