Как змия спящего, раздавят
И прочь пойдут и так оставят.
Стамбул заснул перед бедой, —
можно назвать только Ивана Бунина, который бывал в Стамбуле. (Разумеется, речь идет о литературе до галлиполийского исхода.)
В стихотворении Пушкина «Стамбул гяуры нынче славят» (1830, вариант — 1835) отражено жестокое подавление султаном-реформатором Махмудом II в 1826 году восстания янычар (что отчасти напоминало подавление Петром I восстания стрельцов). Однако последняя из приведенных строк обращена и в будущее раскинувшегося на двух континентах двуликого города, конфликты которого (между воображаемыми «востоками» и «западами», а также более реальными мировыми «Севером» и «Югом») сосуществуют в атмосфере «космополитической лояльности» (Э. Саид). Полуспящая змея продолжает потягиваться. Я позволю себе, после своей реальной встречи со Стамбулом, конкретизировать этот образ. Стамбул кутается в константинопольские стены Феодосия II как Лаокоон в объятия своих вечных, хотя и не всесильных именно ввиду этой своей вечности змей. Так современный философ балансирует на грани пространства и времени, пытаясь определить, какая из этих категорий в большей степени выражает жизнь, какая — смерть. Так практически любой современный человек балансирует в жестких объятиях обстоятельств и на грани своей идентичности — политической, классовой, расовой, этнической и даже половой.
София-лаокоониха
Согласно одной версии античного мифа, Лаокоон гибнет за свои в общем-то не столь уж и авторитетные для соотечественников предостережения осажденным троянцам по поводу пагубности введения в город Троянского коня.
По другой — прорицатель был наказан Аполлоном за кощунственное по форме (в храме самого Аполлона) нарушение обета безбрачия гибелью только сыновей, а сам остался в живых, чтоб вечно оплакивать свою судьбу. Лаокоон, каким он предстает в известной мраморной скульптурной композиции трех родосских скульпторов — Агесандра, Полидора и Афинодора, словно бы исполняет
трагический танец со змеями-покрывалами.
В России, начиная с фольклорных истоков, сложилось совершенно бескомпромиссное в своем негативизме отношение к змеям (нет ничего подобного литовской сказке «Ель — королева ужей»). Герб Третьего Рима — святой Георгий, пронзающий копьем змея. Итоги же не столь однозначного петербургского змееборчества лучше всего подвел Иннокентий Анненский:
Уж на что был он грозен и смел,
Да скакун его бешеный выдал,
Царь змеи раздавить не сумел,
И прижатая стала наш идол.
От «Медного всадника» к национальному варианту легенды о медном змие — такова найденная мною у этих стен формула движения змееобразных «петербургского» и «московского» текстов по извивающемуся в боевом, согласно новейшим интерпретациям, танце гопак телу России. Однако все по порядку.
Приземлившись поздно вечером в аэропорту имени Ататюрка, миновав на автобусе местность, называемую когда-то трепетно звучащим для памятливого российского историософского уха Сан-Стефано (сейчас — в черте 20-миллионнного Стамбула), я разместился в отеле «Erez», что в районе Лалели, который назван так в честь знаменитой мечети. В 1990-е челночные годы этот район мог претендовать на звание административного округа Москвы гораздо в большей степени, чем Севастополь, по внутренне- геополитической версии градоначальника Третьего Рима Юрия Лужкова, но сейчас челноков с баулами здесь не так много, хотя взгляд время от времени и натыкается на перегруженных и товаром, и собственной плотью лаокооних. Место примерно на полпути между Айя-Софией и стенами Феодосия, манившими меня с детства, с тогда еще прочитанных описаний штурма Константинополя в мае 1453 года, ровно за 500 лет до моего появления на свет. Была еще одна манящая цель при выборе первого моего стамбульского маршрута: подворье Вселенского патриарха (мой стамбульский дебют пришелся на Рождество). В результате выбор был сделан в пользу Святой Софии, и он оказался выбором в верном (концептуально для этого моего путешествия верном) направлении.
На месте Святой Софии, как нередко бывает с христианскими святынями, в языческие времена тоже было капище — по всей вероятности, храм Артемиды. Что же касается самой Софии, то сохранившаяся до наших дней церковь Божественной Мудрости — третья по счету. Первую заложил около
