романами чиновных советских писателей, издавать которые не хотелось, а возвращать было еще боязно, прибегло к маленькой хитрости. Вместо обычной практики внутреннего рецензирования был затеян конкурс анонимных рукописей. Имя автора изымалось с титульного листа и засекречивалось, а рукописи присваивался безликий номер.
Маститых секретарей Союза писателей, орденоносцев и лауреатов всяких государственных премий, идеологическую обслугу режима уравняли тем самым в правах с либеральными и диссидентствующими литераторами, которым изредка удавалось выпустить обкусанную цензурой книгу, с писателями, которые, подобно Синявскому, имели “стилистические” расхождения с советской властью и просто не вписывались в существующие литературные каноны, наконец, с начинающими литераторами, которые притащили в издательство свою первую рукопись.
Я была в числе экспертов, которых издательство пригласило для расчистки авгиевых конюшен. Романтически настроенный редактор, этакое оранжерейное растение среди неплохо акклиматизированной флоры, выведенной в советских издательствах, мечтательно говорил мне, что с помощью такой совершенно объективной процедуры, как беспристрастная оценка качества текста, удастся окоротить бездарностей и выявить таланты.
Не знаю, считать ли эксперимент провалившимся. Какие-то плоды он принес. Говорили, некоторые чиновные литераторы были шокированы, когда им вернули рукописи вместе с рецензиями, в которых без обиняков объяснялась литературная беспомощность их сочинений.
Для меня же интересным и поучительным оказался побочный эффект эксперимента: некоторые рецензенты, сначала было согласившиеся почитать анонимные рукописи, от дальнейшего сотрудничества с издательством отказывались. Лишенные привычных подпорок: имени автора, его возраста, прошлых заслуг, — они не могли вынести суждение о качестве текста.
Я вспомнила об этом эксперименте, наблюдая историю, которая разворачивается вокруг романа Натана Дубовицкого “Околоноля”.
Напомню, что произошло, ибо опыт показывает, что далеко не все новомирские читатели в курсе актуальных газетных скандалов недавнего времени.
Журнал “Русский пионер”, редактируемый Андреем Колесниковым, спецвыпуск номера (июль, 2009) уделил публикации романа никому не известного писателя Натана Дубовицкого “Околоноля”. Написал его, по словам публикатора, один из колумнистов журнала, укрывшийся под псевдонимом. Как объяснял Колесников позже в интервью, он получил рукопись по электронной почте.
В общем-то, каждый редактор газеты или журнала время от времени получает (ныне по электронной, ранее — по обычной почте) рукопись, которая явно не соответствует профилю издания. “Литературная газета”, когда я в ней работала, получала по нескольку романов в месяц. Обычно — безнадежно графоманских. (Оно и понятно: человек хоть сколько-нибудь профессиональный соображает, какой текст может напечатать газета, а какой следует направить в толcтый журнал или издательство.)
“Русский пионер”, журнал политический, пусть и с кремлевско-гламурным оттенком, печатать романы не должен ни при какой погоде. Но тут — нате вам — и целого номера не жаль, да еще в предисловии редактор сообщает, что считает публикуемый роман культовым.
Вообще-то, чтобы произведение считалось культовым, вокруг него должен возникнуть культ. В советскую эпоху широкие слои читателей переговаривались цитатами из знаменитых романов Ильфа и Петрова, позже — из “Мастера
и Маргариты”. В другой социальной группе культовыми были стихи Цветаевой?и Мандельштама, проза Платонова, Замятина и Набокова. Но культовая книга, ходит ли она в самиздате или скачивается из Интернета, обмениваются ли суждениями о ней на кухне или в блогах, должна читаться взахлеб и обсуждаться, должна разойтись на цитаты, которые служат для приверженцев культа чем-то вроде опознавательных знаков, пароля. Должны появиться молодые и не очень люди, которые будут комментировать книгу, создавать сообщества друзей, а то и придумывать ролевые игры по роману.
Но какой культ может быть у романа, впервые публикуемого?
Вскоре (29 июля 2009 г.) в газете “Известия” появилась рецензия Кирилла Решетникова, в которой второй раз прозвучало словосочетание “культовый писатель”. Это звание рецензент намеревался вручить дебютанту Натану Дубовицкому, “блестящему” сатирику, обладателю “ меткого, проникновенного, остроумного и по-хорошему эстетского языка”, позволяющего ему передавать “ авторское послание” “на мало кому доступных набоковских и платоновских частотах”.
Литературное сообщество, конечно, не могло пройти мимо столь странных обстоятельств, сопровождавших публикацию книги дебютанта, и было склонно приписать неумеренные восторги не магии книги, а гипнозу имени того, кто укрылся под псевдонимом. Быстро была названа причина этой активности: за псевдонимом Натан Дубовицкий, дескать, скрывается идеолог Кремля Владислав Сурков (который, по слухам, стоял и за проектом журнала “Русский пионер”).
Сам Владислав Сурков не отрицал авторства, но и не подтверждал, эффектно выдерживая театральную паузу. Вообще, во всей этой истории с псевдонимом, сообщающим публикации “Русского пионера” загадочность и интригу, много театральности и хорошо продуманной пиар-стратегии.
