Не будучи апологетом романа, я все же замечу, что делают мерзости и богохульствуют как раз герои. И пока они это делают — роман еще можно читать как сатирическое произведение. Когда же автор, в соответствии с “гуманистическими литературными нотками”, заставляет героя думать о совести и ненасилии — вот тут литературный текст гибнет в потоках патоки и фальши.
И думаю, случись Валерии Ильиничне читать этот текст, ничего не зная о его авторе, — ну, скажем, в качестве члена жюри какого-нибудь литературного конкурса, где возможно участие новичков, — она бы никогда не увидела в романе “жалкой сиюминутной политической заказухи”. Потому что никакой особой политики в романе нет. Во всяком случае, куда меньше, чем в “Саньке” Прилепина или “Библиотекаре” Елизарова, — обласканных “Букером” и “Национальным бестселлером”.
О мздоимствах, откатах и крышевании рассказывается лишь то, что и без того знает каждый житель нашей страны, читающий изредка газеты, слушающий радио и включающий ТВ. Проханов не зря говорит, что мир, описанный в романе, вовсе не нов, видя, однако, новизну в том, что герой “мучается, вращаясь в колдовской абсурдистской реальности”. Боюсь, что и в страданиях героя никакой новизны нет. Лучше вы мне назовите современного героя, вращающегося в “абсурдистской реальности”, который ее радостно принимает и ничуть не мучается.
Но и газетчиков понять можно. “Сурков под псевдонимом Дубовицкий написал роман о коррупции” — это сулит сенсацию, кремлевский маг начинает сеанс разоблачения. А “Натан Дубовицкий написал роман о мелком криминальном дельце, любви и мести” — да таких романов пруд пруди.
Рефлектирующий интеллектуал, бывший советский интеллигент, превратившийся в банкира, в преуспевающего журналиста, в пиарщика-демиурга
и т.?п., вынужденный ради преуспеяния идти на сделку с совестью и мучающийся от этого, и есть основной герой постперестроечной литературы, изрядно уже поднадоевший. Понимая это, Дубовицкий добавил в литературный котел гротеска, абсурда и заставил своего героя заниматься бизнесом столь же нелепым и малоправдоподобным, как его элитная квартира на крыше развалюхи-хрущевки: он покупает у пьющих, вонючих и злобных литераторов-неудачников их ненапечатанные вещи и продает тщеславным богачам, желающим прослыть творческими людьми. (Однако как всеобъемлющая метафора этот образ работает. В конце концов, вся Рублевка — это шикарное жилье на крыше хрущевки, а всякая идеологическая работа на патрона, начиная с выборов и кончая сочинением речей и партийных программ, — это и есть покупка результатов интеллектуального труда и его перепродажа.)
Еще Егор выступает посредником в переговорах чиновников и парламентариев с продажными журналистами. Зачем при этом убивать конкурентов —
не ясно; вообще пистолет в руках Егора Самоходова выглядит этакой игрушкой из онлайн- стрелялки.
В посмодернистской версии текстов, правда, всегда непонятно, то ли это герой мучается, то ли автор иронизирует над псевдомучениями героя, а может быть, и над самим собой. Может, оттого и надоел постмодернизм с его осточертевшей “интертекстуальностью” (уловкой, с помощью которой можно важно объяснить любое литературное заимствование), с его жонглированием чужими образами, сюжетами, остротами, цитатами — всеми этим благодатными приемами письма, с помощью которых можно замаскировать недостаток собственного воображения, неумение лепить характер, строить сюжет, увлекать читателя и оригинально мыслить.
Роман Дубовицкого напичкан цитатами и реминисценциями, как пасхальный кулич изюмом. Многие из них открытые, напоказ, они должны свидетельствовать о высоком литературном ряде, куда встраивается роман, и, наверное, чувстве юмора автора. “Порядок стройный олигархических бесед”, который нравился Музе Пушкина, оказывается неведом зыбкому сорту миллионщиков, будущее которых не закреплено офшорными заначками (к ним и принадлежит Егор), тень гоголевской птицы-тройки падает на трактор “Беларусь”, на котором понеслись сами не зная куда бедовые деревенские парни, бабушка героя носит имя Антонина Павловна, а чеховский черный монах является герою в виде черной монахини. Это, так сказать, школьный курс.
Но ведь герой начитан настолько, что знает, как звучат реплики из “Гамлета” на английском, что роман Гессе может быть переведен не только как “Игра в бисер”, но и (точнее) “Игра стеклянных бус”, и что модные писатели — это отнюдь не Пушкин с Гоголем, а Борхес и Набоков, Каммингз и Керуак. И вот жена героя вкалывает в издательстве в подотделе памятников Тлёнской и Укбарской цивилизаций, свободно владеет тлёнским, а укбарскому учится на ходу (напомню, что Укбар и Тлён сочинены Борхесом). Цитатами из “Гамлета” (разумеется, на английском) густо пересыпан весь текст, притом так, чтобы каждая цитата создавала слегка комический эффект. В результате крылатое выражение “Something is rotten” (in the State of Denmark) (“что-то неладно в Датском королевстве) досталось наставнику Егора, втянувшему героя в криминальный бизнес, песня Офелии попала к его любовнице Саре, оказавшейся капитаном госбезопасности, режиссер-садист Мамаев произносит гамлетовскую реплику “When honour’s at the stake” (“когда задета честь”), а сам Егор, мучающийся почти гамлетовским вопросом — мстить или не мстить, изумленно думает о своем наставнике “Alas, he’s mad”. Эффект возникает странный — признать в Егоре Самоходове современного Гамлета никак не получается. Слава богу, у автора хватает вкуса уйти от шекспировского финала, предпочтя позаимствовать его у Набокова.
Разумеется, нет ничего дурного в том, что автор играет с читателем, перешучивается, перемигивается, рассчитывая на его догадливость (и тем самым устанавливая общность). Плохо то, что подобная игра скрывает провалы повествования, сюжетостроение заменяется литературной комбинаторикой, в процессе которой можно упрятать и оправдать любые заимствования.
Ну вот, к примеру: авангардный режиссер Альберт Мамаев снимает фильм “Призрачные вещи”. Это первый осторожный кивок в сторону англоязычного романа Набокова “Transparent Things”, который в русском переводе С. Ильин озаглавил “Прозрачные вещи”. Герой его, тоже, кстати, редактор издательства, случайно убивает любимую женщину и в конце концов погибает сам. Может, нам тут подсказывают, что случится с Егором и его возлюбленной по прозвищу Плакса?
