Журнал вышел в начале июля. А в конце месяца Натан Дубовицкий появился на презентации своего романа в одном из закрытых клубов (куда, однако, заботливо пригласили представителей лояльной прессы), наряженный в маскарадный черный костюм, напоминающий саван, и в глубоко надвинутой на глаза шляпе. “Однако к большому разочарованию многих гостей, — рассказывает журналист, — в таинственном персонаже тусовки слишком легко угадывался первый заместитель руководителя администрации Президента России Владислав Юрьевич Сурков… Тем не менее гости старательно соблюдали ритуал и, расточая похвалы роману, не нарушали инкогнито Владислава Юрьевича. И даже когда были исполнены песни на стихи Суркова (тут его авторство не скрывается), все делали вид, что это простое совпадение” <http//www.flb.ru/info/46153.html> .
Не знаю, был ли Кирилл Решетников на описанной тусовке, но, несомненно, газета “Известия” и ее автор располагали некими сведениями о дебютанте, которые заставили ее нарушить принятые правила рецензирования и даже литературные приличия.
Кирилла Решетникова (он же Шиш Брянский) 14 августа виртуозно отбрила в своем блоге Татьяна Толстая, вынеся в заглавие слова знаменитой пушкинской эпиграммы “Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить / И в подлости осанку благородства”. Процитировав наиболее одиозные и смешные места не в меру восторженной рецензии, где автор сравнивается с Набоковым, Платоновым и Шекспиром, где декларативно утверждается, что отныне без этого романа всем нам не обойтись, Толстая насмешливо замечает: “Льстецы! На литр воды кладется НЕ БОЛЕЕ 1 чайной ложки сахару, а вы что тут набуровили?”
Умный Проханов сахаром пользуется осторожнее. Все похвалы он адресует лишь роману неизвестного Натана Дубовицкого, при условии, что за псевдонимом не стоит Сурков. “Роман отличный, пожалуй, безупречный, несущий черты изысканности, школы, литературного мастерства. <…> И выглядит странно, что у романа нет литературных прелюдий, мы не знаем молодого, начинающего Натана Дубовицкого. Ведь даже у великого Гоголя были ученические работы. Пушкин и Лермонтов писали юношеские, неопытные стихи. Этот роман одинок, как книга, единственно уцелевшая из сгоревшей библиотеки”.
Если же автор и в самом деле Сурков, то к нему у Проханова претензии: “Почему художник рисует узнаваемых и уже не поражающих воображение монстров, когда обладает знанием о политических и магических технологиях? О страшных вызовах, брошенных государству Российскому? Об истинном устройстве власти и о тысячах масок, под которыми прячется ее жуткий и прекрасный лик?.. Если автор Сурков, то отсутствие этих сюжетов — дефект романа, робость художника, дезертирство с поля боя, на которое его направил Господь”.
Высказать похвалы в форме упреков — это большое искусство. Правда, Проханов не выдерживает стиль, начинает поспешно раскланиваться, оговариваться, что упреки его, возможно, преждевременны, ибо перед нами лишь первый роман “кремлевского демиурга”, “изысканная „проба пера”, обещающая могучее продолжение” (“Завтра” от 19 августа 2009 г.).
Нет, право же, Проханов писал лучше, когда находился в глубокой оппозиции к Кремлю. Гротеск и сатира даются его ядовитому перу куда естественнее, а дифирамб выглядит, как если бы кобра вдруг начала ласкаться, словно кошка.
Комизм неумеренных похвал и вся фарсовая, гоголевско-булгаковская ситуация, череда критических дефиле в обнаженном виде перед читающей публикой, естественно, дали повод для самого разного рода насмешек. Самой яркой, на мой взгляд, была статья Дмитрия Быкова в “Новой газете” (от 19 августа), обнаружившего в романе многочисленные заимствования, в том числе из своих книг, и разнесшего его в пух и прах. При этом Быков выдвинул остроумную гипотезу, что безымянные негры, якобы сработавшие подобное произведение — “с убийственным автоописанием, пышнокрасочными стилизациями, апологией пустотности и незамаскированными заимствованиями, — вручили предполагаемому автору чрезвычайно нелестный портрет”. Короче?— подставили заказчика и патрона. И если цель предполагаемых авторов осуществлена, “следует признать роман „Околоноля” самой громкой и адресно точной оппозиционной акцией последнего пятилетия”.
Подачу Быкова с готовностью принимает Станислав Белковский, 1 сентября опубликовавший в “Ежедневном журнале” статью “Сумма против Быкова, или Егор нашего времени”. “Нет, дорогой Дима, — иронизирует Белковский. — Обилие чужих кусков как раз и говорит о сурководухновенности романа”. Именно таким методом, рассуждает политолог, в последние десять лет работает идеологическая машина Кремля, которую олицетворяет крестный отец Натана Дубовицкого. “Все идеи берутся на стороне — в настоящем или прошлом, после чего объявляются своими, а дальше — постепенно выхолащиваются и в конечном счете полностью обессмысливаются. <…> И если одни большие начальники совершенно не переживают (заметьте: не стреляются и не подают в отставку) по поводу, скажем, демонстративно и даже с некоторым сладострастием похищенного ими ЮКОСа, то почему другие (формально тоже большие) должны беспокоиться из-за каких-то там присвоенных литературных фрагментов?”
Уверенный, что “в литературном смысле „Околоноля” не подлежит серьезному обсуждению”, Белковский и не пытается его обсуждать. Роман и пиар-кампания вокруг него выступают как повод для антисурковского памфлета, главный герой без проволочек отождествляется с автором (что, впрочем, в пылу полемики делает и Быков). Но Быкову этот ход нужен, чтобы обосновать предположение о литературных неграх, работавших на жаждущего литературных лавров автора, — не мог же, дескать, сам автор так разоблачиться. Белковский же, подхватывая мысль Быкова и обыгрывая ее, саркастически замечает: “Главный герой романа Егор Самоходов, в котором угадываются многие дьявольски прекрасные черты В. Ю. Суркова, может не нравиться людям, которые хотя бы отчасти привержены традиционным ценностям и христианской морали. Но самому неявному автору — и тучным стадам его собратьев по мировоззрению — такой образ очень даже нравится. Ибо он полностью отвечает неформальному (не начертанному на скрижалях, но устно и на память известному) моральному кодексу современной монетократии”.
Вообще, та часть прессы, что встретила насмешками роман, вольно или невольно участвуя в его пиар-кампании, склонна отождествлять героя и его автора и воспринимать роман не как некий художественный текст, а как идеологический манифест. “Никаких русских гуманистических литературных ноток в „нулевом” романе не обнаруживается. Не персонажи, а сам автор богохульствует на каждом шагу, купается в мерзостях, и мерзости ему нравятся”, — возмущается, к примеру, Валерия Новодворская. (“Новое время” от 24 сентября 2009 г.).
