впервые.
Представленный здесь материал посвящен 85-летнему юбилею “Нового мира”, который отмечается в наступившем году.
Детство я провел в Кузбассе на железнодорожной станции Тайга — бревенчатый домик на углу улицы Телеграфной и Кирпичного переулка, грунтовые дороги, зимой — морозы за сорок, летом — жара. От близкой железной дороги несло запахами каменного угля, креозота, которым пропитывали шпалы, паровозного колючего дыма. Все как везде: грунтовые дороги, алюминиевая посуда, никелированные шары на спинках железных кроватей, клеенчатые диваны, подушечки, расшитые мулине, герань на окнах. Репродуктор (круг из черной бумаги) рассказывал о том, что своими глазами нам увидеть ни при каких обстоятельствах невозможно: о высадке советских полярников на ледниковые берега Антарктиды, о пуске Дубненского синхрофазотрона, о переносе столицы Бразилии вглубь страны, о ядерном взрыве на полигоне штата Невада. Действительно далеко. Да и что значат выборы Генерального секретаря недавно созданной ООН перед автостопами непрерывного действия, тоже совсем недавно поставленными на паровозы? Машинистам и помощникам, моим соседям по улице, не надо больше, высовываясь по пояс, судорожно вглядываться в светофоры, тонущие в осеннем тумане или в январском снегопаде, — автоматическая сигнализация мгновенно дублирует показания перегонных сигналов в паровозную будку.
А еще — гнутые венские стулья, чудесная голубая эмаль спортивных значков, пачкающаяся мечта — китайские авторучки со свинчивающимися колпачками, вечные простеганные телогрейки и полувоенные кители, цинковые тазы…
И наконец, книги, которые были в каждом доме.
Понятно, что литературой в Тайге считалось то, что лежало перед тобой на столе.
“Даурия” К. Седых, “Белая береза” М. Бубеннова, “Сталь и шлак” В. Попова, “Буря” И. Эренбурга, “Хребты Саянские” С. Сартакова, с которым мой отец (техник-строитель) когда-то вместе работал в Енисейске, “Кавалер Золотой Звезды” С. Бабаевского, “Поджигатели” и “Заговорщики” Ник. Шпанова, “Переяславская рада” Натана Рыбака, “Порт-Артур” А. Степанова, “Волны черного моря” В. Катаева, “Земля Кузнецкая” А. Волошина, которого я видел на выступлении в клубе им. Ленина; он читал отрывки из своего романа, получившего Сталинскую премию: “Ох, и разыгралось сердце каждого солдата, когда поезд пересек советскую границу…”, “Сталь и шлак” В. Попова и даже такие, теперь уже как бы и безымянные, романы, как “Гроза над Римом” и “Югославская трагедия”. Все это было прочитано еще в детстве или пересказано отцом. Электричество часто отключали. Тогда окна деревянных домов теплились в летней мгле тускло — много ли света может дать семи- или даже десятилинейная (по ширине фитиля) керосиновая лампа? Но этого света хватало, чтобы вчитываться и в не совсем иногда четкие шрифты.
А еще отец приносил из библиотеки толстые журналы, которые от других таких же толстых отличались тем, что выглядели совсем как книги, — в настоящих картонных переплетах голубоватого цвета. “Новый мир”. Буквы на обложке были крупные и четкие. По укоренившейся привычке любой текст, попавший в руки, дочитывать до конца я прочитывал и эти принесенные отцом журналы, время от времени натыкаясь на вещи, действительно интересовавшие меня.
Мне было тринадцать, год шел 1954-й.
“Поговорим всерьез о необходимости развития научно-фантастического жанра”.
И это в таком толстом журнале? Я глазам своим не верил. Мне давно хотелось об этом поговорить, а толстые журналы того времени не только не говорили о фантастике, но и не печатали ее, за исключением все того же “Нового мира” (Иван Ефремов, “Рассказы о необыкновенном”, 1945). А странно, почему только Ефремов? Валентин Петрович Катаев, например, родословную “Нового мира” выводил из “Современника”. Из “Отечественных записок”. Из “Красной нови”… А во всех этих журналах фантастику привечали — от Одоевского, Сенковского, Гоголя до Алексея Толстого и Александра Грина.
Предложил тему для разговора в “Новом мире” писатель-фантаст Юрий Долгушин, роман которого “ГЧ” (“Генератор чудес”) я прочитал совсем недавно. “Фантастических книг в стране выходит мало, — указывал Долгушин, — а те, что есть, страдают недостатками в литературно-художественном отношении либо не отвечают задачам настоящей научной фантастики”. Короче, нет сейчас у нас в стране ни одного фантастического произведения, которое стало бы любимой настольной книгой молодого писателя.
Это, несомненно, говорилось обо мне.
Тринадцать лет… Активный поиск… Попытка написать роман о восстании рабов в Атлантиде… Меня многие проблемы мучили… Прав был Долгушин, утверждая, что “фантастика — это очень трудный жанр. Чтобы создать совершенное научно-фантастическое произведение для нашего советского читателя, автор должен обладать не только талантом писателя, но и чутьем ученого, доскональным знанием предмета, широким социально-политическим кругозором, способностью популяризатора-художника. Капитализм не ставит и не может ставить перед научной фантастикой тех целей, которые ставим перед нею мы”.
Ну да, капитализм. Известное дело. Инженер Попов изобретает радио, а итальянец Маркони получает Нобелевскую премию. Бутлеров создает теорию химического строения, а немец Кекуле утверждает, что первым был он. У нас развивают настоящую науку, а за рубежом совсем чокнулись: газеты писали, радио твердило, что у них там, у капиталистов, развиваются в основном лженауки. Понятно, почему “капитализм не ставит и не может ставить перед научной фантастикой тех целей, которые ставим перед нею мы”. Одна из задач — не позволить лженаукам прорваться через границы. Фарфоровый бюстик пограничника Карацупы и его красивой овчарки стоял тогда чуть ли не в каждом доме…
