Зачем столько неправды? Ведь из всех событий, показанных в фильме, действительности соответствуют только два: 1) в 1566 году Грозный сделал Филиппа Колычева московским митрополитом; 2) в 1568 году митрополит был лишен сана и сослан в монастырь. Все. Остальное — либо домыслы, либо чистая выдумка.
Ладно. Говорят, кино не обязано повторять учебник истории. И вообще суть картины не в этом. Суть ее — нравственный поединок Царя и Митрополита, Самодержавной власти и Святости. А все остальное — не более чем антураж, который может быть сколь угодно исторически приблизительным. Хорошо. Посмотрим: поединок кого и с кем.
Кастинг, надо заметить, тоже радикально не соответствует обрисованным в книжке Иванова характерам.
Мамонов — непрофессиональный актер и человек к тому же глубоко верующий — явно не желает играть Антихриста. Ну вот не хочет, и все. Иван в книге придуривается отчаянно, по-детски азартно. Ему действительно до смерти важно соблазнить Филиппа, увлечь, одурачить, сломать и одержать над ним верх. Мамонов проделывает все то же самое, но как бы нехотя, вполноги, и выглядит в итоге то ли паханом на зоне, то ли средней руки гэбэшником. Привычно, на автомате, он воспроизводит технологию криминальной власти: приблизил к себе человечка — значит, надо его нагнуть, сломать, замазать в крови, иначе ведь, не ровен час, и взбрыкнуть может. Привычно кривляется, ёрничает, ухмыляется, демонстрируя единственный торчащий во рту гнилой зуб. Впадает попеременно то в истерику, то в сентиментальность — изолгавшийся, давно потерявший себя в этой игре лицедей, не без жесткости и практической сметки, но без души и без державного разума. Пустое место. Мелкий бес.
Его противник — прекрасный во всех отношениях митрополит — тем не менее полфильма на это пустое место ведется и позволяет себя дурачить. Почему? В книжке Филипп — простодушный, увлеченный всяческими ремеслами, ни бельмеса не смыслящий ни в политике, ни в богословии монах с грубым, мужицким лицом. Иван поначалу переигрывает его просто в силу элементарного интеллектуаль ного превосходства. Но, один раз осознав, что друг детства Ваня — «злой мальчик», с которым не о чем разговаривать, — владыка от царя отворачивается.
В фильме уже сам выбор Олега Янковского на эту роль превращает недалекого монаха в рафинированного интеллигента. Но мало того: режиссер настаивает, что Филипп был подлинным человеком Возрождения и строил мельницы по чертежам Леонардо да Винчи (строительство мельниц — видимо, лукавая отсылка к фильму «Олигарх», где подобными вещами занимался Платон Маковский — тоже яростный борец с кремлевским «самодержавием» [26] ). Иными словами, Лунгин привычно поворачивает конфликт в наезженную колею противостояния приблатненной власти и высокогуманной интеллигенции, что, конечно, историческим реалиям нисколько не соответствует (подозреваю, если кто и был «человеком Возрождения» в этом дуэте, то уж скорее сам Грозный — блистательный публицист и шекспировского размаха тиран), но зато делает картинку до боли знакомой.
В итоге конфликт царя и митрополита на экране выглядит так.
Вызывают интеллигента в Кремль — обеспечивать, так сказать, «духовку». Он приезжает. В Москве первым делом видит, как юродствующего царя волокут через мост на ковре, а следом ползет на коленях рыдающая толпа. Филипп, вместо того чтобы плюнуть на эту массовую истерику и уехать обратно, царя душевно так успокаивает, обнимает: «Ну что ты, Государь! Ну не надо!» Царь ему: «Будешь митрополитом!» Филипп колеблется…
Живет на подворье. Строит макеты мельниц, увлеченно объясняя устройство опричнику-немцу Штадену. Под столом сидит гуманно подобранная по дороге юродивая сирота — Маша. Является царь с подарками: митрополиту драгоценную утварь, Маше — иконку. Спрашивает: «Не уважаешь меня? Не нравится опричнина. А поедем-ка, я тебе все покажу». И везет нашего интеллигента прямиком в пыточную. Демонстрирует Малюту (Юрий Кузнецов) в фартуке и боярина, превращенного в отбивную. Филипп — царю, мягко: «Нехорошо. Врагов надо миловать». — «Ладно, милую», — говорит царь. Затем боярину: «Только обещай больше на глаза мне не появляться». Боярин обещает. Выходят за дверь. Боярина тут же кончают. А Иван с Филиппом мирно сидят на солнышке. Иван жалуется: «Один я!», просит поцеловать по- братски. Филипп целует и соглашается принять сан. Вот, думаешь, развели интеллигента, как лоха.
Дальше: ночью в опочивальне царю является убиенный боярин. Фирменный аттракцион: Мамонов сам с собой, прыгая из угла в угол, разыгрывает диалог палача и жертвы. В общем, ясно: царю несладко — ему мертвяки по ночам являются. И интеллигентское чистоплюйство Филиппа, полагающего, что в компании палачей можно разгуливать в белых перчатках, царя тем более раздражает. Но он держит себя в руках. Старательно и планомерно обрабатывает нового «сотрудника администрации». Заставляет, к примеру, участвовать в непристойной сцене с полуголыми боярскими дочками, вызванными для уборки свежепостроенного Опричного дворца. Филипп кривится, едучи с царем на тележке, которую волокут девки в исподнем; приходит в ужас от подначек царского шута Вассиана (Иван Охлобыстин), который предлагает царю свести молнию с неба. Но все равно не расстается с иллюзией, что все это безобразие можно как-то «гуманизировать».
Дуэт Грозный — Филипп мне напомнил отчасти противостояние наивного шотландского доктора и матерого чернокожего людоеда из фильма «Последний король Шотландии» Кевина Макдональда [27] . Правда, доктор там был все же представителем другой цивилизации, а диктатор Иди Амин в исполнении Фореста Уиттакера выглядел похаризматичнее. Но в остальном — все то же: «белая мартышка» — игрушка в руках опытного, циничного пахана. Дружба, сентиментальные признания, иллюзии доктора (Джеймс Макэвой), что можно перевоспитать плохого черного парня, неудачные игры в политику, демонстрация пыток, запоздалое прозрение, бунт, страдания… Доктору, правда, удается спастись, вырваться из этого ада. Но сюжет, в общем, — архетипический. Цивилизованная «белая мартышка» обречена на поражение в неравном поединке с матерым, облеченным безграничной властью бандитом. Цивилизованного человека, оказавшегося в заложниках, сознание этого угнетает. И он начинает мечтать о сверхъестественной моральной силе, которая поможет ему все-таки одержать верх. В фильме «Царь» эта сила получает название «святость».
