вероятно, вырублен. У кого бы узнать? Постой!
Николай со второго курса, он вроде из тех краев!
Невысокого роста, рыжеватый, с короткой стрижкой. Пустой
изнутри, да они все такие. Небогатый улов
человеков даешь ты, Господи, нам, преемникам учеников
Твоих, апостолов, евангелистов, плотников, рыбарей.
У Церкви — невесты Твоей — слишком много земных женихов.
Лернер получше будет. Понятное дело, еврей.
Ближе к вечеру Гурий вызывает Николая к себе.
Николай подходит под благословенье, целует руку, в глазах
тревога. Ну, чего ты боишься? Господа? КГБ?
Старого митрополита? Хитрое дело — страх.
Гурий спрашивает о Богородицком. Цел ли храм? Уцелел!
Как открыли после войны, так и не закрывали! Как,
и при Никите? Гурий доволен. И пацан осмелел.
По крайней мере, держит себя в руках.
А список иконы Донской? Как! Все там же, в углу,
справа от иконостаса в особом киоте? Нет, повтори!
Быть того не может! Владыка приглашает к столу
семинариста. Петр разливает чай. Как хорошо, хоть бери
и возвращайся туда, но нет, старческие мечты
длятся мгновенье, не дольше. А паренек задает
вопрос: владыко, а правда ли, что, когда были пусты
храмы, вы все же служили и проповедовали? Ну, вот,
а ты-то откуда знаешь? Да вот бабка моя говорила, что вы
проповедовали пустоте. Две-три девки слушали вас, в том числе — она.
Прятались, из-за колонн не показывали головы.
Вы их не замечали. Для вас — что девушка, что стена.
Ну, уж это — хватил, думает Гурий, как же, ведь не слепой!
То платочек мелькнет, то личико высветится, то рука.
Оттого проповедовал много и горячо, для девушек, пой,
соловушка! И улыбка застывает на лице старика.
