А из Нагаева прямо в резиновых сапогах я как ошпаренный рванул в диспансер. А там живая очередь и все такие растревоженные, как будто на выпускном экзамене.
И вдруг смотрю — “кондей”.
— Вот это, — улыбается, — встреча... Какими, братишка, судьбами?..
Я говорю:
— Привет... — и тоже ему в ответ как-то весь засветился, — привет, — улыбаюсь, — от Поли и Тани...
И в диспансере меня сразу же взяли за жабры.
— А ну-ка, — говорят, — колись... выкладывай координаты своей сирены, а то… — пугают — мол, не будут меня колоть (сейчас с этим делом строго).
Потом посмотрели в мою карточку, а я, оказывается, уже второй раз. И был у них совсем недавно. Всего месяц назад.
(А я и не знаю, что думать, — ведь у меня “в хрустальном дому” сейчас царит одна Зоя.)
Ну и давай им навешивать лапшу (а что мне еще оставалось?).
— Наверно, — говорю, — на Птичьем острове... кажется, повариха... с плавбазы...
И врач сначала решил, что я над ним смеюсь, такая бытует в народе шутка. Про птичью болезнь (а если точнее, то про три пера). А мы и правда пришли на этот самый остров. Часа примерно три с половиной ходу. Уже Камчатка, и не совсем понятно, почему все-таки Птичий, когда одни камни и ни души.
Пристал — ну а что за плавбаза и как повариху зовут, — а сам все в мою карточку записывает. Да я уже, говорю, и не помню, был, объясняю, косой, но, кажется, “Ламут”. А повариха, кажется, Клава.
Хотя “Ламут” на самом деле сейнер на Марчикане, и в ресторане “Приморский” на этот самый “Ламут” еще в 68-м после второго графина один марамой меня уже “оформил” старшим матросом.
И после диспансера приплелся, опустив голову, в барак. А у Зои, как всегда, Нина Ивановна; ну и, понятно, фуфырь. Они-то меня совсем не ждали.
Нина Ивановна смеется:
— Ну что, моряк с печки бряк... чего такой невеселый?..
— Да так, — говорю, — а чего веселиться... — и уже стягиваю сапог.
— А мы вот... слыхал... умер Марк Бернес...
— Да... жаль... — говорю, — такой молодой... — а сам все продолжаю чесать затылок (может, еще и до меня; у нас-то все наружу, а у них без поллитры и не разберешь). И даже не стал с ними пить.
После уколов нельзя.
— А вы... — это мне уже Зоя и, как всегда, ломает комедию, — вы что... — кокетничает, — нами брезговаете...
А когда Нина Ивановна ушла, то все ей, как на волшебном блюде, и выложил:
— Вот, — говорю, — оперился... ну прямо чудеса...
Я думал, Зоя меня поддержит или, по крайней мере, пожалеет, а она меня даже как-то удивила.
Я ее тогда еще как следует и не знал.
— Нам, — улыбается, — трипперные не нужны.
