ленясь подняться с кресл.
Все были живы: я,
ты, бои-прибалтийцы.
На мол самоубийцей
держала курс ладья.
Качало синьку джинс,
как в прачечной, прибоем,
и, чтоб спастись обоим,
пришлось таранить жизнь.
* *
*
Лежал. Не как всегда, а наново
как будто было мне лежать.
Читал Георгия Иванова —
и ждал. И так хотелось ждать!
Чего? С утра — прихода вечера,
а ночью — хоть и ничего.
И даже грубый окрик нечего!
звучал утешно, не мертво.
* *
*
Вернуться. Сравнимого нет ничего
в реестре поступков. Тут чувство шестое.
В чужое, когда-то родное тепло,
в потерянное, низачем нажитое.
Как пыль, как сквозняк — чтобы воду в ковше,
целуя, не тронуть, губами не сморщить.
Как бывший хозяин пройтись по душе.
Сквозь сумрак и хлам — как наемный уборщик.
Сквозь в вальсе служивший партнершами стул
и всю прикипелость к вещам и пространству,
