поклониться святой Блаженной Ксении, чьи мощи там почивают. В те времена часовня над ее могилой имела жалкий вид и была окружена забором из прогнивших досок. А на них было написано множество молитвенных прошений, порой трогательных. Такие, например: “Святая Ксения, помоги сдать экзамен по математике”.
День был морозный, темный… На всем погосте я не видел ни одного человека. И тут к часовне приблизилась женщина, как видно, из кладбищенских служащих… Она достала ключи и стала отпирать дверь. Я подошел к ней и попросил разрешения зайти внутрь. Она огляделась и, убедившись, что, кроме меня, здесь никого нет, сказала:
— Хорошо. Только недолго.
Дверь отворилась, и я вошел.
Никогда не забуду зрелища, которое предстало моим глазам. Внутри — прямо перед входом — стояла гипсовая голова Ленина трехметровой высоты… А за ней виднелась скульптурная группа, изображавшая “юных пионеров”…
(Мне потом объяснили, что в те времена часовню использовал в качестве мастерской какой-то местный скульптор…)
Придя в себя, я стал молиться на том месте, где когда-то стояло надгробие Блаженной…
Прошло несколько минут, и мне подали сигнал — пора уходить.
Но исполинскую голову Ленина я не могу забыть до сих пор… Вот уж воистину — “мерзость запустения на месте святе”.
Это происходило 6 ноября (24 октября) 1978 года — в день праздника иконы “Всех Скорбящих Радость”. В храме на Большой Ордынке (там был явлен этот чудотворный образ Божией Матери) служил патриарх Пимен (Извеков).
Принимал его почетный настоятель церкви архиепископ Киприан (Зернов). Я в те времена прислуживал в Алтаре и стал свидетелем примечательного разговора. Патриарх рассказывал архиепископу, как происходили похороны митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима (Ротова).
(Тут необходимо сделать некоторое пояснение: этот иерарх был склонен к модернизму. В подведомственных ему храмах во время Божественной литургии апостольские послания читались не на церковнославянском, а на современном русском языке, а кроме того, была удалена “ектенья об оглашенных” — тех, кто готовится к Святому Крещению.)
И вот, я помню, патриарх Пимен говорил:
— Перед заупокойной литургией Ювеналий (митрополит, ближайший ученик Никодима. — М. А.) мне говорит: “В память о покойном надо исключить ектенью об оглашенных”. А я ему говорю: “Никаких памятей! Служить по уставу!”
Ровно через месяц после этих похорон (10 октября) на освободившуюся ленинградскую кафедру был назначен митрополит Антоний (Мельников).
В те дни архиепископ Киприан рассказывал нам, своим помощникам:
— Когда Антоний прибыл в собор на первое свое богослужение, его на амвоне приветствовал викарный епископ — Кирилл (Гундяев), любимец и бывший секретарь Никодима. Он произнес пространную речь — похвальное слово своему почившему принципалу. Дескать, Никодима знали во всем мире, его ценили протестанты, его любили в Ватикане, он имел влияние во Всемирном совете церквей, он был известнейший богослов и т. д. и т. п. Митрополит все это выслушал и ответил кратко: “Господь Бог распределяет способности неравномерно. Существуют люди, обладающие многими талантами, а есть и такие, кто никакими дарованиями похвастаться не может… Я принадлежу именно к этим, последним… И свой долг я вижу лишь в одном — блюсти Святое Православие”.
Сам Киприан епископом стал довольно поздно. Тут было, я полагаю, много причин, но иногда он говорил шутя:
— Я в пятьдесят лет в архиереи пошел, чтобы мальчишкам руки не целовать...
Тогдашних молодых епископов, которых во множестве рукополагал Никодим, он всегда называл “мальчишками”.
Уже после смерти митрополита Киприан приводил такое мнение:
