антисоветской деятельности и расстреляли.
Б. Л. Астауров приехал на конференцию в Горький и выступил 14 мая 1973 года с безэмоциональным, но фактологически строгим докладом о научных достижениях своего учителя. По-моему, нотки осуждения лысенкоизма, поддержанного Сталиным, прозвучали только в моем докладе на этой конференции на следующий день. Борис Львович перед началом заседания, на котором я должен был говорить, очень деликатно справился у меня, буду ли я «бередить старые раны», и, от греха подальше, благоразумно не явился на это заседание, сославшись на встречу с ректором университета.
Но на открытии памятника на могиле Четверикова 15 мая он выступил с речью, в которой упомянул о том, что надгробие, представшее перед собравшимися, когда с него сбросили покрывало, было возведено в значительной степени на средства от пожертвований, собранных мной. Возможно, он и не знал о печальной судьбе первоначальной работы Л. Ф. Кулаковой.
Подготовка издания трудов С. С. Четверикова
Сразу после смерти Четверикова в 1959 году я стал думать о том, что надо собрать все разрозненные публикации Сергея Сергеевича и издать их в виде Полного собрания сочинений.
Подавляющее большинство печатных работ Четверикова было представлено в виде статей. В 1958 году Сергей Сергеевич попросил брата найти в бумагах подготовленный им еще во время, когда он был зрячим, список всех своих публикаций и передать его мне. Таким образом я увидел все источники, в которых мне предстояло искать работы Четверикова, и я принялся методично разыскивать старые публикации и делать копии этих статей. В те годы копировальных машин, того, что в СССР называли собирательным термином ксероксы, в свободном доступе еще не существовало, и мне предстояло в основном заниматься фотографированием статей и их перепечаткой. Часть работ Четвериков подарил мне в виде оригинальных оттисков. В частности, он подарил мне оттиск его дипломной работы о водяном ослике, изданной по поручению его учителя, М. А. Мензбира, на немецком языке. Эту большую статью помогли перевести на русский супруги Никоро (Зоя Софроньевна Никоро в 1930 — 1940-е годы работала вместе с Четвериковым на кафедре в Горьковском университете, а в 1970-е годы была сотрудницей Института цитологии и генетики Сибирского отделения АН СССР в Академгородке).
Я продолжал пополнять свой архив четвериковских публикаций до середины 1960-х годов, когда, как мне казалось, я подготовил исчерпывающий набор его работ. В 1966 году я опубликовал первую, как мне кажется, статью с рассказом о С. С. Четверикове в журнале «Знание — сила», а затем передал в Институт истории естествознания и техники фотокопию выступления Четверикова на семинаре в Горьковском университете в 1947 году о роли инбридинга в исследовании темпов эволюции видов. К этому выступлению, содержавшему детальные математические выкладки, у Четверикова в его архиве была приложена тетрадь с этими выкладками, причем своей рукой Сергей Сергеевич сделал в правом верхнем углу страницы приписку: «Доклад, который никогда не будет прочитан, работа, которая никогда не будет напечатана».
Когда составители сборника «Из истории биологии» воспроизвели этот текст Четверикова и дали название моей заметке, предварявшей публикацию, «Неизвестная работа С. С. Четверикова по эволюции» (я никакого названия своей заметке не давал), брат Четверикова, Николай Сергеевич, остался недоволен. Он посчитал, что печатать записи предварительных выкладок к любым докладам нельзя (с чем, разумеется, никто из серьезных историков не согласится, ведь приготовительные записи к докладам иногда яснее ясного доказывают, в каком направлении работала мысль докладчиков). Его поддержал академик Б. Л. Астауров. Он написал длинное письмо директору Института истории естествознания и техники академику Б. М. Кедрову. Речь в нем шла о подготовленной им с соавторами статьи о Н. К. Кольцове, а затем переходила к оценке правомочности публикации, как было сказано, «черновиков» Четверикова и к названию меня в анонсе следующего сборника «учеником С. С. Четверикова».
Астауров при этом писал обо мне вполне благожелательно:
В. Н. Сойфер стремился, по-видимому, вполне искренне способствовать увековечиванию памяти о С. С. Четверикове (в популярных статьях и путем участия в сборе средств на памятник и т. п.). Это все следует поставить ему в заслугу… —
а затем достаточно резко писал как о том, что учеником С. С. Четверикова я, по его мнению, не был, так и о том, что публикация «черновиков» должна рассматриваться как шаг нежелательный.
Копию этого письма Кедрову Астауров прислал мне, сопроводив его такой запиской на бланке Президента ВОГиС:
Москва, 2 января 1972
Дорогой Валерий Николаевич,
