. — “Гипертекст”, Уфа, 2010, № 14 <http://www. hupertext.net.ru> .
“С июня по август в Свердловской областной библиотеке им. В. Г. Белинского прошла итоговая выставка студенческого конкурса Red Bull Арт Паракули — о рисовании на партах, в тетрадках и книгах и о том, во что эту привычку можно превратить”.
В номере рецензируется несколько стихотворных сборников, часто — в раздумчивой интонации: “Весь сборник можно прочесть на одном дыхании, да вот только однообразие тематики может нагнать уныние. В то же время нельзя не заметить наличие в нем отдельных структурно-монолитных стихов, способных создать цельную поэтическую картину, но, увы, их не так много, как хотелось бы. В основном же это бульварно-бытовые зарисовки, описывающие фрагменты действительности, когда-то, видимо, имевшие место быть в жизни автора, тем ему и ценные:
Ольга Лебедушкина. Петросян, которую “не ждали”. “Дом, в котором...” как “итоговый текст” десятилетия. — “Дружба народов”, 2010, № 8 <http://magazines.russ.ru/druzhba> .
“Это вроде бы и так понятно: писать по-русски, живя в не таком уж и ближнем зарубежье, — нечто совершенно иное, нежели писать по-русски где-нибудь даже в Кинешме или Урюпинске, да хоть и на Камчатке, откуда тебя все равно рано или поздно стопроцентно выловят ласковой мелкой сеточкой и если „Дебют” не дадут, то в Липки позовут точно. Пока Петросян писала свою „большую книгу”, она не успела попасть в „двадцатилетние” и „тридцатилетние” сразу двух волн, опоздала к раздаче имен и репутаций. Потрясение, о котором часто говорили члены премиального жюри и критики, было связано прежде всего с ее „внесистемностью” на фоне сложившейся
и уже почти бесперебойно функционирующей системы. Роман Петросян стал для русской словесности „сюрпризом”, как абсолютно точно выразился секретарь „Большой книги” Михаил Бутов. Т. е. от литературы последнего времени ждали чего угодно, но только не „Дома, в котором…”.
Вот в этом „не ждали”, думается, и состоит главный интерес. Не зачисленная ни в какие столичные тусовки и группировки, никому не известная писательница стала реальным воплощением вечной историко-литературной утопии — подтверждением автономности литературы, противопоставленной в той или иной степени „управляемым” моделям литературной ситуации, будь то навязанный сверху соцреализм, или заботливо выращенный в инкубаторе реализм „новый”, или коммерческий культ бестселлера.
Каким бы циником ни выставлял себя среднестатистический литературный критик, сколько бы ни упражнялся в своем всезнании относительно того, что от кого и когда ждать, в глубине души почти каждый верит — все равно в этот самый момент „где-нибудь” „кто-нибудь” пишет, прошу прощения за сантименты, книгу его мечты. Думается, для многих книга Петросян стала именно такой победой литературы над литературной политикой — воплощением сознательных и бессознательных „литературных мечтаний” о том, чего в доступном варианте текущей словесности нет, но очень хочется, чтобы было”.
Александр Локшин. Отношение в России к сионизму в начальный период его деятельности (1897 — 1904). — “Вопросы истории”, 2010, № 8.
“Стремясь сохранить влияние у части еврейского населения в период первой революции, сионистская организация России на своем съезде в Гельсингфорсе в 1906 г. по инициативе одного из ее лидеров В. Жаботинского принимает программу о присоединении сионистского движения к российскому освободительному движению.
Сионистские партии вплоть до большевистского переворота 1917 г. становятся
неотъемлемой частью еврейского политического ландшафта в России. Пройдя через свой Ренессанс после февральской революции, сионистское движение в форме некоторых своих структур смогло продолжить свое существование и в советской России вплоть до второй половины 1920-х годов”.
Владимир Рецептер. “Perpetuum mobile”, или Тайна пушкинских финалов. — “Звезда”, 2010, № 9 <http://magazines.russ.ru/zvezda> .
“Судьбы двух последних пьес Пушкина — „Русалки” и „Сцен из рыцарских времен” — во многом совпадают. Обе при жизни поэта не были напечатаны, обе названы не им, обе недопоняты, а значит, и недооценены...
