Там были Эрос и Эфир
и прародительница Гея.
Еще не вылепленный мир,
как первобытная идея,
под масками, в глухой ночи,
в белилах снега, как в известке,
плясал. И мы, уже ничьи
на этом страшном перекрестке,
как погребенные живьем,
застыв в недоуменной позе,
не понимали, где живем:
до Сотворенья или после.
И расползалась по Москве,
как трехголовая Химера,
пристегнутая к голове
нечеловеческая эра.
5
И мы бежали вглубь двора,
в котором бледный, как пергамент,
с какой-то тенью до утра
шептался сумасшедший Гамлет.
Где в маске, как на Новый год,
срывая голос песней хриплой,
меж стен шатался Гесиод,
как между Сциллой и Харибдой.
Где с Геей обнимался Лир,
как будто здесь уже навеки
смешались разом этот мир
и тот, что выдумали греки.
И видимо, сойдя с ума,
с ужимкой ерника и вора,
“Итак, — хвала тебе, Чума”, —
