как крестный путь в Ерусалим,
заученная до икоты.
И люди на огни витрин
молились, словно на иконы.
И бюст с поникшей головой,
и трагик, вышедший на сцену,
и пилигрим, и постовой —
все на себе носили Цену.
Все уходило с молотка —
машины, храмы, манекены.
Лишь продавец из-за лотка
сиял, как золото Маккены.
Но вился дым по мостовой,
окутывая дом за домом.
И торф, горевший под Москвой,
шипел, как сера под Содомом.
8
По сковородкам площадей,
кипевших рынками и псами,
среди испуганных людей,
орущих злыми голосами,
ты все еще меня вела,
как нитку, что в ушко продета,
сшивая воздух, как игла
на крыше университета.
Но медленно кончалась власть,
и песенка была допета.
Ты не вела уже — вилась
поземкой посреди проспекта.
И, вылюбленная до дна,
лишившись замысла и роли,
