— Мне кажется, у современного человека нет тайны. Поэтому про него неинтересно ни писать, ни читать. А как думаете вы?
Рудаков думал по-разному. Человек сам тайна. Но что есть тайна? — думал Рудаков. И что человек? — предлагал всем подумать.
Рудакова спросили: да, что есть человек?
И чем современный человек отличается от вообще человека?
И еще: сколько просуществует человечество, спросили Рудакова.
И есть ли Бог, Рудакова спросили.
Есть ли, спросили его, ничего — в частности там, где ничего нет, и, если ничего все-таки есть, называя его “ничего” и тем самым внося в него содержание, не превращаем ли мы ничего в нечто?
— Вы пишете для взрослых, однако пренебрегаете матом. Почему в вашей книге совсем нет мата?
Этим обеспокоилась бальзаковского возраста леди в не по сезону темных очках.
— Должен быть? — спросил Рудаков.
— Нет, я не настаиваю на том, чтобы у вас на каждом шагу матюгались, но полное отсутствие мата бросается в глаза… или вы находите это естественным?
— Я не думал об этом, — пробормотал Рудаков, несколько сникнув.
Спор на тему мата взбудоражил аудиторию; Рудаков угрюмо молчал.
— Видите, какие дискуссии вызывает ваша проза, — шепнула ему Магда Васильевна.
Речь зашла об абсурде. Отношение Рудакова к абсурду интересовало обладателя клетчатого пиджака, единственного, если не считать Рудакова, мужчину в этом помещении. Он называл имена великих абсурдистов, освященные мировой славой. Ощущает ли Рудаков свое место в определенном контексте?
— Нет, то есть да, то есть нет, — заговорил Рудаков с внезапной горячностью. — Я под абсурдом понимаю другое. Допускаю, что у меня умозрительные схемы, искусственные конструкции, игры ума, это не есть абсурд… Абсурд — это реальность, реальность, увиденная под определенным углом. Он здесь. Он повсюду. Все зависит от ракурса — как взглянуть. Любое событие может оказаться абсурдным… Вот, скажем, сегодняшний вечер — вроде все пристойно, правильно… А ведь это как посмотреть… Можно представить себе, что кто-то напишет рассказ о нашей встрече, и она будет выглядеть крайне абсурдно.
— Разумеется, — сказала Магда Васильевна. — Если все исказить. Что-то затушевать, что-то выпятить. Окарикатурить.
— Да нет же, я о другом… Я о фатальности… как бы это сказать… неявных несоответствий. Представьте себе, что кто-то из нас мог бы оказаться не здесь, а в другом месте — в бане, или на свадьбе, или, может быть, в морге… Это я фантазирую в порядке бреда… Чувствуете холодок абсурда?
Никто не чувствовал.
— Ладно. Давайте в порядке бреда сочиним что-нибудь подобное… прямо сейчас. Хотите — о вас, Магда Васильевна?
— Обо мне?
— Ну, не о вас лично, конечно, а о некоем человеке, похожем на вас. Боже упаси, что это вы. Это не вы. Это я для наглядности.
— Лучше о вас.
— Хорошо. Пусть буду я. Не я лично, а некий автор, похожий на меня, который пришел на встречу с вами… то есть с читателями, похожими на вас. Нам важна ситуация.
— Оживление в зале, — констатировала Магда Васильевна.
Рудаков продолжал:
