— Это когда ты чувствуешь, что общество идет куда-то совершенно не туда, и это чувство переламывает тебя, заставляет переосмыслять взаимоотношения между разными сферами твоей жизни, между тобой и твоей средой, твоим творчеством и твоей работой. Ты чувствуешь, что невозможно быть нормальным членом общества — нормальным поэтом, нормальным художником, нормальным радикальным художником. Слишком много компромиссов требует такая нормальность, поэтому, чтобы сохранять себя, нельзя плыть по течению, ссылаясь на то, что ты якобы просто занимаешься своим делом. Нужно двигаться вопреки, что называется, чесать историю против шерсти.
—
— Не уверен, что это выход. Ты не замечаешь истории, но она-то замечает тебя”.
Он же: “Стихи телесны, это отражение физиологии, мимики, жестикуляции, соматики человека. Есть известная теория (по-моему, справедливая), что поэтическая строчка соразмерна дыханию автора. А проза строится по совершенно иным законам, более рациональным. Мне она не так интересна”.
500 поэтов и миф о московской тусовке. “Полит.ру” представляет очередную программу “Нейтральная территория. Позиция 201” с Данилой Давыдовым. Беседует Леонид Костюков. — “ПОЛИТ.РУ”, 2010, 25 ноября <http://www.polit.ru>.
Говорит Данила Давыдов: “То есть мы прекрасно понимаем, что Бродский и Рубцов выросли в одном контексте. Почему это принципиально? Потому что метаязык как раз распался где-то на рубеже 60 — 70-х, и уже Куняев и Рубинштейн через запятую невозможны, а Бродский и Рубцов через запятую возможны”.
Кирилл Решетников. Любовь и рок-н-ролл. — “Взгляд”, 2010, 25 ноября <http://www.vz.ru>.
“Протестный русский рок 1980-х, к настоящему моменту отошедший в область мифа, имел одно неоспоримое достоинство: он был явлением новым. До него было творчество подпольных и опальных бардов, был Галич с его антисоветской сатирой и грозными обещаниями в адрес власть имущих, но то была другая культура, другая словесная и музыкальная ткань, имевшая иную основу даже в чисто техническом плане. Музыка сердитых восьмидесятников, ставшая саундтреком к полной и окончательной оттепели, возникла, разумеется, не на пустом месте, но прямого аналога в отечественном прошлом она не имела. Доставшийся певчим горбачевским соколам мандат новизны не означал пожизненной неприкосновенности, но многое искупал. Протестный рок 2000 — 2010-х, существующий скорее в головах разгоряченной публики, чем в реальности, но тем не менее каким-то образом себя уже обозначивший, этого мандата лишен”.
“Протест, особенно конкретизированный и отягощенный ситуационными привязками, — задача не для рок-н-ролла. Когда эту задачу пытаются выполнить рок-средствами, то определенного политического результата достичь иногда удается, иногда нет, но жанр в любом случае не выигрывает. Другое дело — неудовлетворенность мирозданием, философский диагноз происходящему, спонтанная озвучка плохого экзистенциального самочувствия. Под такие вещи рок заточен идеально. Но прежде всего это музыка любви”.
Сергей Ручко. В застенках лжи. — “Топос”, 2010, 17 и 18 ноября <http://topos.ru>.
Среди прочего: “Солженицын в статье „Жить не по лжи” тоже вроде бы должен обосновывать то, что значит вообще жить не по лжи. Но он об этом ровным счетом ничего не говорит. Я рекомендую перечитать эту статью, единственно изменив название на „Скажи жизни ‘Нет‘”. С таким названием она выглядит куда более понятной”.
Максим Соколов. 100 и 90. — “Взгляд”, 2010, 22 ноября <http://www.vz.ru>.
“А именно: „Как отмечать годовщину со дня смерти великого ересиарха?” Слово „ересиарх” тут употреблено в чисто номинативном значении — основатель ереси, т. е. подложного учения, самозванно именующего себя истинным христианством и отвергнутого Церковью. Каков в этом случае чин торжественных мероприятий?”
“Между тем смерть на ст. Астапово невозможно не назвать лютой. Лютой не в смысле вражеских гонений, но в смысле, что люта смерть грешника. Худшему врагу нельзя пожелать смерти под телеграфное и синематографическое освещение с толпами, говоря нынешним языком, хомячков, устроивших у одра умирающего старика гигантский флешмоб с правом решать, кого допустить к умирающему, а кого нет. Причем делали это не проконсулы с игемонами и не толпа, собравшаяся смотреть на умирание, а вернейшие ученики и сторонники. Видеть такое при временных просветлениях сознания — может ли что
