незнакомой области. Кто мы, те, что ушли, не простившись? По ком
телефон звонит в пыльной комнате, надрывается телефон?
* *
*
Нищий плачет на коленях, а живой, как птица злость,
молча к плугу ладит лемех, нержавеющую ось.
Да и что такое время? Дрожжевой его замес
солидарен только с теми, кто и весел и воскрес,
для кого вполоборота двадцать скорбного числа
почвы черная работа червью влажной проросла
Почивает царь в постели, ёж на парковой скамье.
Снится пресным Церетели, а безносым Корбюзье.
Подожди, мой друг поющий, погоди, мой добрый дождь, —
в беломраморные кущи без меня ты не войдёшь,
там прогорклый ветер дует, там вахтёры — смерть и труд —
под гармонь немолодую гимны спасские поют
Пой, привратник, пей, нечастый гость гранита и смолы
затвердевшей, ежечасный раб. Остры твои углы,
руки коротки, глазницы могут втайне от жены
всякой девице присниться, светлым ужасом полны.
Ах, дурила, снова пьян ты. Динь да дон, звенят куранты,
дон да динь, не спи, не спи в замерзающей степи
* *
*
Струятся слёзы матери, твердь спит.
Грач-феникс молча чистит перья.
Священник грех водой святой кропит.
Спокойный пекарь-подмастерье
запоминает музыку муки,
теплопроводность кирпича в заветном
нутре печи, глубокие желобки,
