— Возможно, на Выставке были серьезные люди в теневых погонах. Но я не о них. Я лишь о той школе ГБ, в которую затесался наш голодающий Коля Угрюмцев. Всего лишь самодельная, домашняя школка… Ее организовал какой-то тусклый майор Семибратов. Пользуясь общей неразберихой… Самого майора из рядов ГБ как раз турнули, чистка, вот обойденный майор и слепил свою собственную школу. С энтузиазмом слепил и в пику! Хотел деятельности!.. Хотел во благо!.. Время Семибратовых, господа!
Артем не спешил:
— Да, господа, о выставке как раз тогда начали писать-шуметь, и наш майор зажегся интересной мыслью. В самый скандальный день он надумал послать в залы с проблемной живописью свой творческий молодняк. Для практики. Потолкаться среди интеллектуалов. Что-то записать, кого-то запомнить… Святое дело! Нашего Колю и еще нескольких обучаемых мальчишек майор остро нацелил и, благославив, отправил в жизнь…
Застолье внимало.
— Да, господа, случай!.. Внедренные майором мальчишки час в час совпали с задымлением — с акцией ментов по силовому закрытию Выставки… Представьте картинку!.. Угроза пожара… Сотня зрителей. Толчея. Подростки с рвением вынюхивают в уже слегка задымленном зале. Записывают либеральные реплики и запоминают несогласные лица. Школа!.. Начальная школа, господа!.. Коля Угрюмцев один из них — из посланных вынюхивать… А что случается заодно?.. А заодно, господа, наш юнец впервые в своей жизни оказался в залах, увешанных картинами, — вот оно что! Носом в краски! Впервые в своей жизни мальчишка попал на… вернисаж!.. Крикливый, задымленный, уже кашляющий, однако же вернисаж!
Артем наращивает интерес:
— Нет, нет, вы не морщьтесь! Вы представьте себе этот выворот сыскной овчинки!.. Вместо того чтобы пробираться, шастать из зала в зал и прислушиваться к разговорам изгоняемой и разгневанной (особенно брандспойтами) нашей интеллигенции, юный гэбист ходит слепыми шагами, забыв, зачем он здесь… Забыв, зачем его прислали! Забыв Семибратова! Он ходит спотыкаясь. Он ходит, потрясенный, от картины к картине. И то там, то здесь замирает от незнакомой ему пьянящей силы искусства!
— Артемчик! Класс!.. Сработала живопись!.. И душа у мальчишки перевернулась!
— Артем?!. Пацана ударило по башке?
— Друзья!.. Артем!.. Уверяю вас — мальчишку ударило красками! цветом! красотой!
— Некоторые рисуют сто лет, а их до сих пор не ударило.
Это уже выпад. Это приглашенный Ольгой ее приятель Художник ничего не забыл — и в подхват плюнул в богатеньких, сытых “академических” художников.
Второй художник подзаряжен не столь зло, жует воздух, губы в улыбке, пьяно журчащий добродушный ручей:
— Буль… Буль… Буль… Буль…
Но зато “свои” уже раскатали губу на рассказ, почуяли набегающий сюжетец и вперебой кричат:
— Артем… Расскажи… Подробнее.
— Артем! Ты-то уж точно был там героем… Знаем! Знаем!
— Не скромничай!
И совсем неожиданно открыл рот Босс, он же спонсор:
— Расскажи, расскажи, дружок… Пожарники против ментов, а?
“Дружок” — это он Артему. Запросто!
После добрых, чуть глянцевых слов так долго молчавшего Босса у Артема словно бы второе дыхание.
