Босс: — Значит, Артемка, молчим про фонд? про контракт?.. Молчанка?
— Да.
— Значит, и в глаза друг друга не видели?
— Да.
— А почему… или, лучше сказать, зачем… зачем я оставлю тебе зарплату за месяц?
— Затем. Я этот месяц отработал на вас. Уже двадцать восьмое.
Инна недовольно, почти оскорбленно вскрикивает: — Артем!
И Художник кричит ему из далекого далека — через чужой, ставший чужим стол: — Константа, заговори наконец! Скажи. Вруби им что-нибудь!
В подхват снова Инна: — Артем!.. Где твоя отвага?
Босс: — Помню, ходил с этой отвагой по моему складу — пиджак выбирал. Артемчик ты наш!.. Долго выбирал. Я уже там почувствовал… Кто идет в политику, кто лезет в гору круто, пиджак так долго не выбирает.
— Этот самый пиджак?
— Этот.
Второй художник слегка протрезвел: — Буль… Буль… Буль... Артем… Неужели так долго выбирал?
Свой-3: — Хороший обалденный пиджак видно сразу. Я бухгалтер, я знаю.
Художник взывает через весь стол: — Артем!
Босс: — Снимай, Артем. Мне пиджак не нужен. Фигня! Мне и сто пиджаков не нужно. Мне только истина… Нехалявная… А нехалявная в том, что такой правильный пиджак ты, Артемка, не вполне отработал.
Артем молчит.
В своем конце стола уже воет оскорбившийся за человека Художник. В праведной ярости: — Константа! Где твой знаменитый голос! Где ты? Куда ты делся…
Размахивает руками:
— Артем! Мы обойдемся. Как-нибудь пробьемся без толстых задниц!.. Почему ты молчишь?
Артем растерянно, с заострившимся лицом: — Выбили из колеи. Это шок.
Смишный, с остатками исходящего яда: — А уж какой у нас шок!
Гнев в открытую — роскошь. Как праздник… Но честный толстосум может себе праздник позволить.
— Я деньги в тебя вложил. Знаешь, какие деньги!.. Не знаешь! — Босс выхватил из портфеля новую порцию “артемкиных” бумаг, чтобы вновь рвать напоказ.
