груди.
— Куда?
— На свидание.
— На какое свидание, Ирма?
— За дуру меня держишь?
Жанка хочет встать с лавки, но Ирма Ивановна ей не даёт.
— Чего ты от меня хочешь, Ирма?
Только сейчас Жанка замечает, каким кроваво-красным цветом накрашены губы у продавщицы мороженого.
— Корова, — выговаривают эти губы с такой ненавистью, которую Жанка до сих пор на себе никогда не испытывала.
— Ирма...
— Корова! Мужика у меня уводишь! Я тебе все рёбра пересчитаю. Повыбиваю все оставшиеся зубы.
Жанка прикрывает рот рукой.
— Ты со мной тягаться вздумала, обезьяна конченая! Смотри, а то будет са-тря-сение мозга! Я такая сильная, что тебе и не снилось! — Ирма Ивановна для большего убеждения демонстрирует бицепс на правой руке. — Двадцать раз отжимаюсь от пола и десять раз подтягиваюсь на турнике! Ты меня поняла?!
— Ирма, отступись от меня. Я никого у тебя не увожу. Люди не уводятся.
— Ах ты ж сука! — Ирма Ивановна пинает коробку с Жанкиными пирожками, и та отлетает на полметра. — Что значит не уводятся?! Мужики клюют где легче! Недотрогу из себя корчила, биологию мне два часа впаривала, а сама б... натуральная!
— Умоляю тебя, Ирма, не кричи, на нас люди оглядываются.
— Пусть! Пусть они видят, какая у нас б... вокзальная объявилась.
Ирма Ивановна поднимает коробку с пирожками и кидает ею в Жанку.
— Забирай свои вонючие пирожки и урывай отсюда! — кричит Ирма Ивановна. — И чтоб я тебя здесь больше не видела! Явишься — кости попереламываю!
5
Я не хочу ни с кем ни за что бороться, думает Жанка. Я не хочу бороться ради того, о чём мечтаю. Я не хочу, чтобы кому-то становилось хуже из-за осуществления моей мечты.
Жанка сидит на подоконнике у себя дома, на четвёртом этаже, в своей комнате.
Смеркается.
Может быть, он уже ждёт меня, думает Жанка.
На ней только нижнее бельё. Платье — самое лучшее, какое у неё есть, — лежит аккуратно, вместе с вешалкой, на кровати. Чёрные капроновые колготки. Туфли, украшенные крошечными разноцветными камешками, дешёвыми, зато блестящими.
Жанка смотрит то во двор перед домом, то на платье.
Мне не так больно, как я думала. Я не из стекла. Не разобьюсь. И вообще, можно совсем ничего не чувствовать, если захотеть. Можно собой владеть. Нужно собой владеть. Я же всё-таки человек.
С улицы веет холодком. Жанка беззвучно повторяет: “Человек всё-таки, человек всё-таки”, и постепенно, от осознания своей человеческости, ей становится ужасно себя жаль.
Он появляется ровно в восемь. Пунктуальный, думает Жанка. Такой нарядный.
Жанке хорошо его видно. Стоит, облокотясь спиной на детские качели, делает вид, что спокоен, а на самом деле очень встревожен. Беспрерывно оглядывается, нервно застёгивает и вновь расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке. Ждёт. Боится, что не приду.
Может, я поступаю неправильно, думает Жанка, жадно глотая каждое его движение, каждый жест. Может, иногда нужно думать только о себе. Может, это такое испытание.
Жанка бросается быстро натягивать платье. Подожди, шепчет она, подожди, я сейчас!
Слышно чей-то разговор. Жанка смотрит в окно.
Он стоит, как и раньше, облокотясь о детские качели. Рядом с ним Ирма Ивановна переминается с ноги на ногу.
— Ваня?! — громко говорит Ирма Ивановна. — Что ты здесь делаешь?! Вот так встреча!
— Встреча, — неохотно говорит он, растерянно оглядываясь. — Вот так встреча, Ирма.
— Я вообще-то собиралась на день рождения к одной знакомой, но помнится, кто-то недавно грозился повести меня в кафе... Если предложение остаётся в силе, то я са-гласна, ладно, так и быть...
Ирма Ивановна кокетничает своим довольно натренированным телом, всеми своими бицепсами и трицепсами.
Ваня молчит.
Жанка плачет.
— Я жду одного человека, — неуверенно оправдывается Ваня.
— Женшчину?! — Ирма Ивановна театрально надувает губки.
Ваня молчит.
Жанка плачет.
— Если ты ждёшь Жанку, Ва-ничка, то тебе не повезло, да-ра-гой. Я её ещё полчаса назад встретила в парке. Со Стёпой-кондуктором...
Ваня молчит.
— Я не напрашиваюсь, Ваня, — неожиданно строгим тоном заявляет Ирма Ивановна. — Никогда не была второй и не собираюсь. Адью!
И очень медленно, покачивая бёдрами, отходит в сторону.
Ваня последний раз оглядывается. Смотрит на часы. Половина девятого.
— Ирма! — кричит он. — Подожди. С тобой так трудно договориться! Какая-то ты непонятная!
— Женшчина должна быть за-га-дачная.
— Ирма...
— Ваня...
Они исчезают за углом, а Жанка наконец вытирает мокрое от слёз лицо.
Ей хочется кричать: сука! ты всё врёшь!
Но ни звука с уст.
Жанка стягивает платье. Снова усаживается на подоконник и глубоко дышит. Только дышит.
Сумерки становятся густыми. Соседние дома тонут во тьме.
Она не плохая, думает Жанка, она просто любит его, иначе зачем бы ей быть такой подлой.
Гнев, что собирался внутри, растворяется в тихой печали.
Она любит его, думает Жанка. Пусть им будет лучше.
Над верхушками тополей поднимается бородатая голова Бога.
— Жанна, — торжественно говорит Бог, — ты заслужила Царство Небесное.
Жанка не удивляется. Она ощущает неимоверную лёгкость в теле.
— Ты заслужила Царство Небесное, — повторяет Бог, наверное для того, чтобы Жанка не
