Когда через несколько дней таким же ранним утром приехала из Румынии Наталья Борисовна вместе с братом, который ее встречал на вокзале, они увидели идиллическую картину: мы с котиком с умильным выражением на физиономиях сидели на стульях за торжественно накрытым к приезду Натальи Борисовны столом.
В ванной я гордо показала им полотенцесушитель, капитально отремонтированный лучшими на то время в Москве специалистами.
Судьба же моя тогда так и повисла в воздухе. Но я ни о чем не жалею.
С котиком у меня по-прежнему сложные отношения, он то ластится ко мне, когда я прихожу к Наталье Борисовне, то отскакивает как ошпаренный, если я начинаю его гладить.
Но иногда он смотрит на меня своим улыбающимся взглядом, и я понимаю, что он все помнит и немножко мне благодарен за те дни, когда был по-настоящему свободен и счастлив, делал все, что хотел, когда случилось в его маленьком кошачьем королевстве самое натуральное стихийное бедствие, целый потоп, и когда его совершенно искренне любила прекрасная блондинка по имени Татьяна.
Киевский пельмень
С участием режиссера Татьяны Фирсовой, снявшей фильмы “Птицы небесные” и “Кипяток”, у меня было несколько историй.
Знакомы мы с ней были еще со сценарных курсов, где учились в разных мастерских: она — у Павла Финна, я — у Натальи Рязанцевой. Но по-настоящему подружились в Киеве, где она жила после окончания сценарных курсов и куда я приехала на съемки фильма “Шамара”. Фильм по моему сценарию снимала на киевской студии им. Довженко кинорежиссер Наталья Андрейченко (не путать с актрисой Натальей Андрейченко).
Жила я в гостинице студии им. А. Довженко, которая больше смахивала на обшарпанную общагу, но, в отличие от общежития, в ней не было кухни, где можно было бы себе что-либо состряпать и по- быстрому перекусить. А начинались голодные девяностые годы, и вопрос с кухней был животрепещущим.
Тем более что со мной еще не заключили сценарного договора, поскольку со сценарием была сложная история: его сначала для своей студии купил у меня Ролан Быков, а студия Довженко перекупала его уже у студии Быкова. Именно в это самое время Россия и Украина стали расходиться в разные стороны, как два материка, и деньги со студии Быкова, то есть из России, никак не могли дойти до студии Довженко, то есть на Украину.
Короче говоря, став жертвой и одновременно заложником этого геополитического процесса, я сидела в обшарпанной гостинице, ждала подписания договора, хоть каких-то денег и варила пельмени, которые продавались тогда замороженными в бело-красных пачках и стоили очень дешево.
Причем способ, которым я их варила, был новаторским и оригинальным, его можно было бы при желании запатентовать. Он состоял в том, что вода в стакане при помощи кипятильника доводилась до кипения, а потом туда, в стакан, в кипящую воду бросался один пельмень. Именно один, а не два и не три — для того чтобы он смог со всех сторон провариться, был бы сочным, вкусным и готовым к употреблению.
Единственная сложность состояла в том, что для полноценного ужина таких пельменей нужно было сварить не менее семи-восьми, и для этого требовались такие качества, как сноровка и терпение, так как воду в стакане приходилось раз за разом для каждого пельменя менять, иначе кипятильник мог перегореть от жирной накипи, оставшейся от предыдущего пельменя.
И вот в один из вечеров, где-то в середине этого увлекательного процесса, когда я, орудуя ножом как ледорубом, одной рукой выламывала из оледенелой пачки пельмень, а другой вставляла кипятильник в стакан, раздался звонок.
Звонила Татьяна Фирсова.
Она поинтересовалась, как идут съемки, и, узнав, что пока никак, поболтав о том и о сем, хотела было положить уже трубку, как услышала в трубке ей непонятное — “плюх”. Именно с этим изумившим ее звуком ушел на дно стакана очередной замерзший, точно детёныш мамонта, пельмень.
Она не подала виду и решила продолжить беседу. Где-то минут через семь она дождалась следующего “плюха” и, едва сдерживая свою природную любознательность, с замиранием сердца спросила у меня своим громким учительским голосом:
— А что это у тебя там все время плюхается?
— Я варю пельмени, — сказала я и поведала ей о своем изобретении, которое можно, если у них
