— Какому делу?
— Нашей победе.
— Кто вами руководит?! Отвечайте! — гипнотизер напрягся, и было видно, как это напряжение охватило все его тело.
Веки Вернера вдруг задергались, а рот обнажил крепко сжатые зубы. Торнвил понял, что тот пытается открыть глаза, а гипнотизер всеми силами не дает ему этого сделать. Плечи дантиста вдруг начали неестественно вибрировать, будто стараясь овладеть пассивными непослушными руками. В следующее мгновение веки на какие-то доли секунды вдруг широко открылись и черные зрачки успели с ненавистью уставиться в пространство, прежде чем они снова захлопнулись. Но тут же ожили и задвигались руки! Правая кинулась к бедру и, выхватив что-то, поднялась над головой в воздух. Странные гортанные слова вдруг вместе со слюной вырвались у него из горла, совсем незнакомые, но очень похожие на проклятье.
Рука стремительной дугой метнулась к животу, и, не дойдя до него, застыла, наткнувшись на невидимый барьер, и тут же с огромным усилием пошла вдоль середины вниз. Лицо дантиста побагровело и исказилось судорогой. Стенли почувствовал: гипнотизер потерял контроль над своим объектом и безуспешно, почти панически силится что-то сделать! Тут же мощная конвульсия рванула вверх ноги Вернера, еще одна, и, вывалившись на пол из кресла, он, скрючившись, забился на полу. Зрелище сделалось совсем неприятным. Колени Вернера рывками двигались к бьющейся об пол голове, в такт с частым хрипом, сквозь который, как показалось полковнику, все время силился пробиться крик. Еще через несколько секунд зубы человека разжались и крик вырвался наружу…
Блюм тоже почти кричал, отдавая какие-то команды по селектору.
— Сильные общие обезболивающие! — уже трижды повторил гипнотизер. — Я не могу к нему подключиться!
Через полчаса, когда состояние Вернера удалось вполне стабилизировать, они поднялись втроем в кабинет к Блюму. Тот и при крайней озабоченности умудрялся сохранять подвижность и бодрость.
— Давайте отдохнем, друзья! Чего-нибудь освежающего?
— С удовольствием, — согласился их гость. — Неплохо бы бренди, но сначала простой воды.
— Будет сделано, — направляясь к известному шкафчику, проговорил Блюм, — будет сделано. А вам, Стенли?
— Джин с тоником, если можно.
— У нас все можно. А почему он нас обругал на каком-то странном языке, а? Интересно на каком именно?
— Он обругал не нас, — ответил гипнотизер, — а каких-то видимых внутренним зрением врагов. Скорее всего, в смутном обобщенном образе. — Блюм проворно притащил поднос с бутылками, и их уставший гость сразу потянулся к воде. — Это самый удивительный пациент в моей жизни…. уф, прекрасная вода, еще полстаканчика и можно бренди… Пытался разрезать себе мнимым кинжалом живот, пронзил им себя почти до позвоночника. Потом прорезал кишечник вниз сантиметров на десять. Отсюда и дикие спазмы. Нервная система записала эти действия как реальный факт.
— Вы сказали кинжалом? — заинтересовался Торнвил. — Почему не просто ножом?
— Именно кинжалом, полковник. В тот момент я еще не потерял с ним контакта и сильные образы загипнотизированного попадали в мое сознание.
Блюм подошел к столу и вынул отобранное у дантиста при аресте холодное оружие.
— Похожим на это?
— Я бы сказал, вот именно этим самым.
— Тогда и расскажите нам, пожалуйста, все, что вы там в его образах увидели. Нам очень важно! — Блюм налил ему и себе бренди. — Стенли, обслуживайте себя сами.
Гость выпил свой бренди сразу двумя глотками и откинулся на спинку кресла.
— Ну так, — уже расслабленно заговорил он, — два слова, сначала, как это делается. В общих чертах, конечно… Главная задача при гипнозе — выйти на человеческое эго.
— Концентрат личности? — уточняя, переспросил Торнвил.
— Примерно. Личность складывается из множества качеств — и генетических, и сообщаемых жизнью. А эго — это, так сказать, голая личность, абсолютное «я».
— Для нас с полковником, мой дорогой…. — Блюм, на секунду прервавшись, допил свой бренди, — не слишком сведущих в этом деле людей, нельзя ли немного понятней?
— Конечно. Но только в той мере, в которой современная наука вообще об этом что-то знает. Видите ли, первоначальным качеством человека, лишь только он появился на свет, является способность отделять себя от всего окружающего. Первое, что он знает: есть «я» и есть «не я», — гость на секунду задумался. Позволю себе заявить, что ни один ученый в нашем мире даже предположительно не может сказать, где именно находится тот орган или центр головного мозга, который указывает человеку: «вот это он сам, а то — все остальное». Но этот центр существует, иначе родившийся человек не смог бы начать ориентироваться. Причем не только по отношению окружающему миру, но и в отношении своих собственных рук и ног. Первое попадание кислорода в легкие новорожденного вызывает ответный крик. Ему непривычно, не нравится. Но не нравится уже «ему». И эта ответная реакция не только рефлекторного характера — она уже эмоционально окрашена. То есть голое «я» уже способно расставлять положительные и отрицательные знаки и заявлять о себе. Иначе не было бы ни этого недовольного крика, ни протестующего подергивания телом. Вы понимаете?
— Странно, — Торнвил задумчиво повертел в руках свой стакан, — а я ведь отчетливо всегда ощущал, что главным впечатлением моей детской памяти было, что «я — это я». Потом к нему стало прибавляться все остальное.
— Вот-вот, — довольно улыбнулся гипнотизер, — именно с этого начинается ориентировка. С ощущения эго. Затем только эго начинает ориентироваться вовне. Устанавливает отношения с внешней средой, которые усложняются на протяжении всей жизни.
— Помимо этого у маленького человека изначально существует и генетическая информация, не так ли?
— Верно, полковник, в том числе и она.
— Что значит «в том числе»? — переспросил Блюм. — Разве есть какая-то информация еще?
Их гость кивнул в ответ головой, но с каким-то нерадостным выражением:
— Есть, господа, и на нее мы сегодня наткнулись.
— Ну-ну, дорогой мой, и на что же мы так наткнулись, что нас на непонятном языке обругали? Э, странно, полковник, вас, вроде бы, оно и не задело? Это же честь мундира! Я, вот, переживаю! — Блюм, с видом оскорбленного благородства, потянулся к бутылке. — Надо еще немного бренди, чтоб успокоились нервы.
Он наполнил стаканчики себе и гостю. Тот, улыбнувшись, поблагодарил и заговорил снова:
— Следует, сначала, вот еще о чем сказать. Все, что происходит в течение человеческой жизни, фиксируется. То есть обязательно запоминается. Другое дело — насколько каждый из нас способен волевым усилием извлечь из памяти то или иное событие. Но память — не каша, куда время от времени добавляется новая ложка. Она выстраивается временными пластами, и каждый из них должен иметь свой адрес. Однако сразу приходится признать, что этот адрес не может представлять собой символ, код или что-нибудь в подобном роде, так как и его тогда бы пришлось запоминать с помощью чего-то другого.
Блюм тут же открыл рот, чтобы задать вопрос.
— Вы хотите спросить, как формируется этот адрес? — опередил его гость.
— Да, именно об этом.
— Дело в том, господа, что как бы ни казались нам по своему строению одинаковыми нервные клеточки мозга, они все разные. И все, разумеется, живые. Но живые тоже по-своему. Одни активно работают, другие находятся в пассивном состоянии, спят. Однако только до тех пор, пока к ним не придет возбуждающий сигнал, то есть информация. Спящих клеток у человека огромное множество. То есть, потенциально мы можем воспринимать и хранить в себе информацию фантастических объемов! — Он многозначительно поднял вверх указательный палец. — Любое сложное ощущение человека распадается на множество составляющих его деталей, и каждая из них попадает в ту или иную клеточку нашего мозга. А
