Учтите, что льды Антарктиды — это пресная вода и они составляют девяносто процентов пресной воды планеты. И большая часть растаявшего льда не перемешается с морской водой, а в процессе таяния испарится. Присоединившись к атмосферной воде, она увеличит влажность не менее, чем вдвое.
— Стоп, стоп… Значит, заливать землю вы не собираетесь?
— Боже упаси, ну что вы! Это и невозможно. Уровень океана поднимется совсем немного. Я же сказал, вода уйдет в основном в атмосферу.
— Смерчи, ураганы?
— Нет, — собеседник мотнул головой, — по нашим расчетам они не слишком прибавятся. Но ливни, мистер Бирс, потоп за потопом, которые сразу же будут испаряться, потому что среднегодовая температура в ваших широтах составит более сорока в тени. Попробуйте просидеть один час в сорокадвухградусной ванне, только час. Иммунная система человека очень быстро разрушается от влажных высоких температур…
— Ну, сукины же вы дети!
— Рад, что наконец вы нас оценили.
— Жарковатый сегодня денек, да, Стенли? Жарковатый для нас обоих? — Блюм взглянул в окно, где пятичасовое августовское солнце продолжало печь землю. И хотя в кабинете было прохладно, Торнвил чувствовал эту будто проникающую и сюда температуру. — Знаете, мой дорогой, греки придумали от жары отличное средство — мастику. Это такая анисовая водка. Не пробовали?
— Пробовал.
— Ах, холодная! — Блюм достал из шкафчика бутылку. — Заметьте, сейчас у рюмок запотеют стенки.
— При взрыве был использован возгорающий материал? Или я ошибаюсь?
— Вы правильно догадались. Да, им нужно было, чтобы не только погибли люди, но и сгорело внутри.
— Чтобы сгорели фотографии.
— И негативы. Эту мастику ничем не закусывают, мой дорогой, и не запивают. Вы сразу почувствуете приятное тепло внутри, а потом прохладу снаружи.
Торнвил выпил и, просидев неподвижно с минуту, сообщил:
— Эффект именно такой, как вы сказали.
— Да, а почему вы не говорите дальше о своих догадках? Вы же наверняка все проверили и пришли к выводу, что дать утечку информации могли только два человека — я и вы.
— Могло быть и третье.
— Они сами вели наблюдение за ателье и обнаружили, что за ним следят наши агенты? Я уже разобрал этот сценарий вместе с вашими подчиненными, которые этим занимались. Нет, — Блюм наморщил лоб и отрицательно мотнул головой, — наших агентов невозможно было засечь. Они действовали крайне аккуратно, не вели разговоры в эфире. — Он снова мотнул головой. — Не получается, Стенли.
Торнвил молча пронаблюдал, как Блюм несколько раз прошел взад-вперед по кабинету.
— Вы, конечно, задаетесь вопросом, почему я отказался от вашего предложения срочно провести задержание силами местной полиции? Хм, я мог бы ответить, что не исключал возможности, что там у них есть свои люди. Ну, были же они среди чиновников Белого дома. Только вряд ли это покажется вам убедительным?
— Не покажется.
— И вы захотите меня спросить, не покидал ли я здание Центра после того, как вы отправились на аэродром? — Блюм уставился на него взметнув вверх брови… — Покидал. Вот за этой самой бутылочкой мастики. Хорошая мастика, правда?
— Отличная.
— Тогда повторим?
Торнвил кивнул и тут же спросил:
— А как я мог выйти на связь для передачи информации? Я не выходил за пределы Центра.
— Нет, вы нет. Николь куда-то исчезала на полчаса.
— Вы там не встретились, в соседнем магазине?
— Шутки в сторону, мой друг! Я говорил, что денек очень жаркий! Позавчера в Москве погибла Лена! Убита ножом в подъезде собственного дома.
— Что?!
— Да. Мне час назад сообщили. Вот ее последние слова по свидетельству врачей скорой помощи, — Блюм взял бумажку с записью и делая паузы прочел: — «Стенли… второй… обман… Стенли». Кто «второй», что значит «обман»? Можете объяснить?
— Не могу.
— Врач, безуспешно пытавшийся ее спасти, указал только еще, что она очень, очень хотела что-то сказать, умирала, но делала над собой большие усилия… — он помолчал. — И только мы двое собирались пригласить ее к нам, чтобы использовать как эксперта. Только двое знали об этом плане.
— Лена считала себя неуязвимой… для таких же особенных людей, как она, — думая вслух, проговорил Торнвил. — Была уверена, что заблокирована от них. Боялась только, чтобы ее имя не озвучили, боялась обычного нападения.
— А вы за собой не чувствовали хвоста, там в Москве, когда к ней ехали? Это было всего пять дней назад. Напрягитесь, у вас отличная память.
— Мне действительно не понравился поначалу один белый «жигуленок». Я даже подумал, что это русские страхуют меня на всякий случай… Но я от него оторвался.
— «Жигуленок», самая распространенная марка их автомобиля?
— Да.
— Погибшая два раза упомянула ваше имя.
— Ну, вашего-то она не знала.
— Резонно, а мне, чтобы сделать наводку, достаточно было знать ее имя и то, что она жена нашего дипломата.
— У-гу, вам было бы просто.
— О визите к ней был в курсе только русский генерал, не так ли?
— Да, только он.
Блюм еще раз прошелся по комнате.
— В Москве в лицо, как нашего представителя, вас знали только двое. Для остальных вы были русским. Под русским паспортом в гостинице, как русский среди сотрудников Лубянки… Оттуда вы выехали на машине. Из внутреннего двора?
— Да, машина с тонированными стеклами. Я вообще ни разу не заходил в это здание через уличный подъезд.
— Куда заезжали?
— В гостиницу, чтобы переодеться. Потом за подарком в большой магазин…
— Значит вести вас могли только от гостиницы, и только заранее зная ваш внешний вид. Опять не получается, Стенли, если не предположить, что один из высших русских офицеров работает на наших общих врагов. Послушайте, а что если… Полковник, вы меня слушаете?
«Дверь в его кабинет!.. Ему не понравилось, что во время совещания она не захлопнулась до конца, когда Николь выходила… Фотографии! Чакли выиграл тысячу долларов по какой-то фотолотерее… Николь точно также выиграла эти деньги две недели назад, а он рассказал ей о странной русской женщине, которая проникает внутрь человека по его образу. Больше ничего, но… Николь выходила на полчаса из здания… Образ, фотография… это одно и то же».
— Налейте мне еще рюмку, патрон!
— С-с удовольствием, — Блюм наполнил обе.
«Фотолотерея, которая позволяет проводить массовую проверку людей. Для этого достаточно нескольких человек здесь в Америке, таких как Лена…»
— Патрон, мне нужно кое-что проверить, мы… не могли бы отложить наш разговор до завтрашнего
