компании.
«Дежурный!», — раздался голос лейтенанта по селектору, — «Немедленно вызовите кого-нибудь с местной радиостанции. Нужно сделать срочное сообщение по городу. Я пока надиктую на кассету. И, во- вторых, пошлите пару человек пошуровать на городской помойке. Подключите добровольцев. Если обнаружится еще один змеиный труп, пусть выясняют — из какого района завезена партия мусора».
Сделав это распоряжение, Гамильтон достал из ящика небольшой магнитофон и начал тщательно выговаривать фразу за фразой:
«Дорогие сограждане, с прискорбием вынужден сообщить, что этой ночью одной змеиной жертвой стало больше. У себя дома погиб главный редактор нашей газеты Эдд Барток. Полиции удалось установить, что это и другие змеиные нападения в городе не являются случайными. Они организованы человеком. И он наш горожанин. Более того — хорошо известный многим. В том числе, трем жертвам. Причина его действий несомненно должна быть отнесена к маниакальному психозу. Преступник очень умело манипулирует гремучками и, возможно, может незаметно нести змею с собой. В связи с этим, полиция просит вас неукоснительно придерживаться следующих инструкций».
Лейтенант сделал небольшую паузу.
«Воздержаться от передвижения по городу в вечернее и ночное время. Отменить деловые и дружеские визиты. Даже встречая своих знакомых в малолюдных местах, воздерживаться от общений и взаимно сохранять дистанцию. Обязательно запирать двери своих домов. Полиция со своей стороны сделает все возможное для вашей защиты, но просит повысить индивидуальную бдительность и сохранять спокойствие.»
Он прослушал собственную запись и передал кассету дежурному. Не успел тот выйти из комнаты, как зазвонил телефон.
— Здравствуйте, Фрэнк. — Говорил Уолтер. — Мы сейчас провели анализы — Барток погиб от укусов той же змеи, что и собака в парке.
— Вы уверены в этом?
— Да, не приходится сомневаться.
Новость ошеломила! Сколько же в этом городе змей?! Ведь те, чьи полусожженные тела они еще вчера обнаружили, Эдда убить не могли. Значит, есть как минимум третья гремучка!
Лейтенант встал и несколько раз быстро прошелся по комнате.
Теперь выходит даже, что те, сожженные, возможно вообще не причастны к случившемуся. Конечно, маньяк может жечь и потрошить одних змей, а убивать другими. Но что-то здесь не складывалось, подрывало логику.
А логика у психа-убийцы не просто существует — она по своему очень строга. Довлеет, подчиняя его себе гораздо сильней и принудительней, чем логика нормального человека. В этом и состоит неудержимая сила психоза. Больной может действовать с любой изуверской фантазией, но двигаясь рационально — по одной жестко заданной сознанием схеме.
Тут что-то не получалось, не помещалось в рамки. И, значит, надо все с самого начала пересматривать.
Гамильтон подумал, что был слишком поспешен на недавнем совещании. Ведь он упустил из виду еще одну возможность — преступников могло быть двое. Один из них — вероятнее всего змеелов. Другой, тот, кому он поставлял гремучек в город и о ком, разумеется умалчивает сейчас.
Неожиданно в кабинет почти влетели Фолби и дежурный по управлению. В руках у последнего порхали два открытых конверта.
— Вот! — Дежурный положил их перед Гамильтоном. — Один нам принесли из парка — он лежал на скамеечке. Другой нашли в каком-то из магазинов. Мы вскрыли, там…
— Шантаж?
— Так точно.
На каждом пакете неровными печатными буквами значилось: «Передать в полицию».
Внутри — листок бумаги, где неизвестный автор предлагал сегодня ночью оставить у рекламного щита «Пепси» на шоссе у въезда с автострады в город 500 тысяч долларов. Иначе, заявлялось в письме, нападения змей не прекратятся.
Все это писано от руки печатными буквами, но… Гамильтон вдруг почувствовал разницу в написании букв. Именно — сначала почувствовал и лишь потом, всматриваясь, стал убеждаться в правильности впечатления.
Вот буква H в одном письме везде вертикальная и ровная, в другом — с явным наклоном и ее левый бок заметно выше правого. У буквы S отличаются фигурки — вытянутые в одном и более округлые в другом письме.
— А вы не заметили ничего странного в этих письмах?
— Заметили, — Фолби передернул плечами, — сумма маленькая. При таких преступлениях могли бы затребовать побольше.
— Верно, Майкл, — согласился Гамильтон, — сумма для такого дела маловата. Может быть потому, что и расходов не было больших, но главное не в том. Письма писали два разных человека. Смотрите…
Он развернул оба листка в их сторону и, указывая карандашом в строки, поделился наблюдениями.
— Черт возьми, действительно, — резюмировал Фолби, — а я даже не обратил внимания. Значит, участвуют как минимум двое. Ну что, берем их сегодня ночью?
— Если они явятся туда, — высказал свое мнение дежурный полицейский. — Вполне возможно, что это лишь попытка нас проверить и завтра мы получим новое письмо.
В ответ сержант глубоко вздохнул и пару раз кивнул головой:
— Да, вариант весьма реальный.
— Не нравится мне это все! — Гамильтон забросил руки на затылок и откинулся на спинку кресла.
— Что именно?
— Да все не нравится. Шантаж посредством таких убийств? Это же пожизненное заключение. И на него идут ради полумиллиона долларов? У Коули в сейфе лежали тридцать две тысячи, но преступники даже не попробовали до них добраться. У Бартока в доме не было и следа грабежа.
— Да, — подтвердил сержант, — в ящике рабочего стола валялись три сотни — остались целы.
— И змей слишком много в этой истории — сожженных и еще живых. Ну ладно, — лейтенант быстро встал из кресла, — готовимся к захвату. Пошли, поработаем у карты.
Все трое направились в соседнюю комнату, где над столом дежурного размещалась огромная карта города и предместий.
Кэрри до сих пор не могла понять того, что случилось в ее жизни. Она оказалась вдруг в совсем ином мире — причудливом и большом. А главное — она сама стала совсем другой.
Раньше ее миром была поверхность земли. Стоило ей найти норку какого-нибудь грызуна, и она могла сделать ее своим домом хоть на день, хоть на всю зиму. И горе тому, кто не уносил вовремя оттуда ноги!
А все, что было сверху, было чужим, требовало внимания и осторожности. И когда что-то происходило там, над землей, она резко поднимала голову, сплетая сильные упругие кольца, и мелкой дробью подергивала кончиком хвоста. Она не слышала исходящего от этого звука, но знала, что предупреждает этим о себе, о своих гнутых, глубоко запрятанных зубах, о том, как ударив ими, она выплеснет накопившийся яд. И всегда чувствовала его в полостях под зубами. Чувствовала, когда он туго наливал их и приятно давил на стенки. Это было ощущение силы. Если яда не хватало, Кэрри беспокоилась, старалась почаще отлавливать и заглатывать всякую живность. Искала в зарослях какие-то травки и, отрывая их не зубами, а безгубой пастью, заглатывала. Это надо было обязательно делать, чтобы снова вернуть ощущение силы, уверенности в себе.
«Кэрри» — это первый звук, который она услышала, — и одновременно увидела человека, смотревшего на нее через тонкую мелкую решетку.
«Кэрри» — она почему-то сразу поняла, что это относится к ней, что это она — Кэрри.
