— Больно надо тебя утешать! — фыркнула Кристина. — Но вообще-то, ты и вправду не слишком еще большой… Зато когда подрастешь и станешь сильным, как Рэндери, ты обязательно убьешь Роберта Льва!
— Слабым бывает только трус, — заявил шут.
— Эт-то еще кто ляпнул такую глупость?!
— Рыцарь Рэндери.
— А-а-а-а…
Юджин чуть было не расхохотался — такой у Кристины сделался растерянный и виноватый вид. Сдвинув брови, она некоторое время обдумывала эту мудрость трубадура, а потом вздохнула:
— Жаль, что он не хочет убить Роберта Льва… Он бы его обязательно прикончил!
— Наверно… — пробормотал шут.
— «Наверно»? Да я бы поставила наш замок против тухлого яйца, что он бы победил!
Шут ничего не ответил, и на этом их разговор оборвался.
Брат и сестра стали молча смотреть на высыхающие под солнцем поля, на дорогу, петляющую среди холмов, на темные купы дубов на вершинах холмов, на далекую дымчатую стену леса… Перед ними лежала страна их кончившегося детства.
Наверное, Кристина думала об отце, потому что дышала подозрительно часто и пару раз шмыгнула носом, да и у Юджина сжалось горло, когда он понял, что видит все это в последний раз… Но сквозь смутную печаль на него вдруг опустилось странное спокойствие.
Впереди его ждала кишащая разбойниками дорога, а в конце дороги — полная неизвестность, но ведь в пути с ним будет Рэндери, а в неизвестности — Кристина, которая ни за что не отречется от своего брата. И — он никогда больше не увидит Роберта Льва!!!
«Пусть будет, что будет, все равно хуже уже не будет,»- любил говаривать покойный барон.
— Представляешь, Юджин, — тихо заговорила Кристина, — когда мы будем проезжать через Сэтерлендский лес, на нас вдруг бросится шайка разбойников во главе с самим Норландским Медведем! Вы с Рэндери сразитесь с Медведем, и ты одолеешь ужасного бандита… Рэндери отрежет разбойнику голову и отвезет ее королю. — «Кто тот храбрец, что одолел злодея? — спросит король. — Я обещал за этот подвиг рыцарство, а если герой уже рыцарь — богатые земли!» — «Вот победитель Медведя!» — скажет Рэндери и подведет тебя к трону. «Преклони колена, смельчак! — проговорит король и ударит тебя мечом по плечу. — А теперь встань и отныне зовись Рыцарем, Поражающим Медведей!» И он даст тебе боевого сэтерлендского коня, сияющие доспехи и острый меч…
— Который я не подниму даже двумя руками… — пробормотал шут.
Но рука его невольно сжалась, словно на рукояти меча.
— …Ты посадишь меня на круп своего коня, и мы уедем далеко-далеко, к замку Британского Великана-из-Великанов…
— А что дальше? — невольно спросил захваченный этой сказкой Юджин, когда Кристина вдруг замолчала и ткнулась в его плечо.
Но Кристина ничего не ответила, и Юджин, скосив глаза, увидел, что она спит — тем внезапным беспробудным сном, каким засыпают смертельно усталые дети. Она спала на его плече так безмятежно, словно он и впрямь был храбрейшим из рыцарей, а не жалким никчемным трусом!
А может, все же не трусом?!
Может, и вправду однажды к аббатству Святой Женевьевы придет бродячий жонглер и споет Кристине балладу про него — Рыцаря, Поражающего Медведей?
Шут тоже стремительно засыпал, а едва закрыв глаза, увидел перед собой кучу бородатых оборванцев, громоздящихся за спиной детины в медвежьей шкуре, очень похожего на Роберта Льва. Оборванцы вопили и размахивали ножами, детина рычал и орудовал дубиной величиной с Волшебный Дуб… То был сам Норландский Медведь — но Юджин, не дрогнув, шагнул ему навстречу, и в руке его блеснул рыцарский меч.
— Молодец, малыш! — гаркнул рядом Рэндери. — Сейчас мы сдерем с мерзавца его медвежью шкуру!..
Что-то мягко толкнуло Юджина, вырвав из глубин прекрасного сна. Он открыл глаза — и подумал, что еще не проснулся.
По дороге к замку медленно двигался отряд рыцарей и оруженосцев. Человек тридцать ехали на могучих руссинах, уперев длинные копья в стремена, оруженосцы следовали за своими господами с запасными копьями и щитами. Доспехи сверкали на солнце, щиты с гербами светились, как лесные озера, мечи ерошили гривы коней… Это зрелище должно было вызывать дрожь восторга!
И Юджин действительно задрожал — а потом и затрясся, потому что во главе отряда на лучшей лошади из конюшни его отца ехал сам Роберт Лев, граф Эйлинбургский, Верная Смерть, непобедимый Рыцарь Огня.
Уже можно было рассмотреть герб на его щите — зажженный факел — и девиз: «Неудержимый, словно огонь»; в пурпурном плаще и блестящих доспехах, огромный, как Норландский Медведь, Лев ехал прямо к пролому…
Нет, то был не сон!
Юджин уже видел колечки в сбруе лошадей и бронзовые чешуйки доспехов, но не мог ни привстать, ни пошевелиться…
Всё!
Лев наконец заметил шута и свою «жестокую донну» и от неожиданности жестоко рванул повод коня. Его глаза встретились с глазами шута, и губы Льва начали медленно растягиваться в улыбку, похожую на зазубренную трещину в стене.
От этой улыбки на шута пахнуло смертельным холодом, словно от свежевырытой могилы — то сама Смерть улыбалась ему!
«Улыбка дьявола», — вспомнил вдруг шут.
Улыбка дьявола…
Рэндери!
Шут оглянулся с отчаянной надеждой, что сейчас из-за угловой башни верхом на белом коне галопом вылетит рыцарь Фата-Морганы…
Но никто оттуда не вылетел и даже не выехал шагом.
Выражение лица Роберта Льва ежесекундно менялось, словно он примерял разные маски, и наконец на него вернулась прежняя кривая ухмылка.
Граф тронул шпорой коня, свернул с дороги, подъехал к пролому и остановился в шести шагах от него, а все рыцари и оруженосцы последовали его примеру.
Цвет сэтерлендского рыцарства, только что явившийся под знамена Роберта Льва, недоуменно переглядывался, не понимая, чем графа Эйлинбургского могли заинтересовать оборванцы в проломе стены: мальчишка, взирающий на графа снизу вверх полными ужаса глазами, и девчонка, спящая у оборвыша на плече? Сами они проехали бы сквозь эту парочку, даже если бы та разлеглась поперек дороги!
— Взгляните на эту девку, господа! — возгласил Роберт Лев голосом гулким, как удар большого церковного колокола.
При первых же звуках его голоса девчонка подскочила, вытаращила на Льва сонные глаза, и на лице ее отразился такой же смертельный ужас, как и на лице ее дружка.
Тридцать пар суровых глаз смотрели на нее свысока из-под поднятых забрал и железных козырьков шлемов.
— Я называл ее своей донной! — размеренно продолжал Роберт Лев. — Я пытался завоевать ее сердце пылкими речами, как велит куртуазная наука! Ни один рыцарь не совершал ради своей дамы таких безумств, какие совершал ради нее я! Я, граф Эйлинбургский, как пес, ползал у ее ног — и не смог добиться даже поцелуя! Рыцарь Огня, видите ли, недостаточно знатен, богат и красив для нее! — голос Льва нарастал, как барабанная дробь перед казнью. — Для этой неприступной особы! Для невинной чистой девицы! Для шлюхи, для подзаборной девки! Она предпочла мне моего шута! Взгляните, добрые рыцари!
