Это нечто медленно входило в ее плоть, Она тщетно извивалась, пытаясь увернуться. Страшная боль, боль от которой она чуть не потеряла сознание, пронзила ее тело. Это нечто, раздвинуло ее сжатые ягодицы и глубоко проникло внутрь. Ай-наазы уже давно не кричала, сковывающая тело боль, сделала это невозможным. Девушка только мотала головой, ее чудесные шелковистые волосы метались из стороны в сторону, а прекрасные лучистые глаза расширились от ужаса и боли. То, что она чувствовала, когда в ее плоть погрузилось нечто, было самым страшным из того, что ей сегодня пришлось испытать, страшнее всех, даже самых изощренных пыток, на которые был только способен черный кам.
Абаасы продолжал насилие, совершая ритмичные движения, а Ай-наазы, обнаженная и беспомощная извивалась от боли. Ей не удалось избежать позора, черный кам обесчестил ее самым жутким способом. Это была страшная месть, на которую был только способен Абаасы. Тело кама на мгновение замерло, затем содрогнулось от продолжительного оргазма, несравнимого ни с чем в жизни. Это был конец ее мучениям. Абаасы сверху упал на свою жертву, левой рукой обхватил голову несчастной девушки и, удерживая ее правой, резко дернул в сторону. Послышался сухой треск костей. Стройное, великолепное тело девушки забилось в судорогах смертельной агонии. Внезапно она стихла, единственная, любимая дочь старого половецкого хана была мертва.
ГЛАВА 15.
Темная августовская ночь была спокойна. Обдуваемая легким ветерком, чуть слышно шелестел степной ковыль. В предрассветной мгле, густой туман стелился по земле. Обитатели кочевья мирно спали в своих юртах. В предутренней дремоте уснули у потухших костров часовые, не чуя опасности, забылись даже собаки.
А опасность неотвратимо приближалась. Отряд Кара-Кумуча, оставив коней за версту от людского жилища, неслышно окружал безмятежно спящие кочевье, стараясь отрезать все пути спасения обитателям юрт. И вдруг, страшный шум наполнил окрестность. Раздался гортанный клич половецких воинов, остервенело залаяли пробудившиеся собаки, заржал, замычал и заблеял в загонах домашний скот. Выскакивая из своих шатров, полусонные люди метались от юрты к юрте, пытаясь найти спасение. Кто-то подпалил стог соломы и тут же, языки пламени багровым светом озарили тьму.
В первые же мгновения вражеского набега, Абаасы вскочил с постели. Он только недавно забылся сном, его природное чутье кама на этот раз подвело, он не слышал приближения отряда преследователей и не был готов к этому. Хозяева кочевья так и не опомнились от испуга, их сопротивление быстро было сломлено, и они прекратили оборону. В поисках Ай-наазы и черного кама, воины Кара-Кумуча шныряли по юртам. Женщин, стариков и детей они не трогали. Те из мужчин, которые пытались организовать оборону, были пленены и крепко связаны. Некоторым счастливцам из сопровождения Абаасы удалось прорваться сквозь кольцо окружения, одни ушли в степь, других настигла половецкая стрела.
Среди всеобщего смятения и разгрома, по лаю собак Абаасы сразу определил, откуда надвигалась опасность. Засунув полы одежды за пояс, с ножом в руках он бесшумно устремился в темноту. Прислушиваясь к злобному тявканью собак, уверенно двигался черный кам вперед. Одна заскулила – кто-то ранил ее… На пути загон для скота. Стог сена. Только на мгновение Абаасы остановился подле него и пополз дальше.
– Не гоже воину прятаться в сене, – в отчаянии, подумал он.
Быстро, как зверь двигался на четвереньках Абаасы. Когда под руками оказалась чистая земля без бараньих катышков, кам остановился, нюхая воздух и поворачивая по сторонам голову. Лай собак полукругом разливался у кочевья. Абаасы снова пополз и завернул в сторону собак. Наконец, в темноте зачернели несколько лошадиных крупов. Побрякивала сбруя, два жеребца фыркая, обнюхивали друг друга.
– Не балуй, гнедой! – послышался сдавленный тихий голос.
Абаасы осторожно подполз к тому, кто сторожил лошадей, стремительно обрушился на него, подмял под себя и полоснул ножом по горлу. Бьющиеся в смертельной агонии тело осталось лежать на земле. Кам снял пояс с саблей у поверженного врага, взлетел на коня и, два жеребца пустились вскачь по степи в сторону утреннего восхода. На одном сидел Абаасы, другой, легкий и порывистый словно ветер, побрякивая коваными бляхами, несся рядом. Из кочевья доносился гул мужских голосов, женские вопли и лай собак. Абаасы на миг попридержал коней, прислушался и снова помчался вперед.
Переполох в кочевье утих. Люди Кара-Кумуча не убивали и не грабили. Объяснив старейшине, цель своего такого визита и получив ответ на свой вопрос, молодой хан бросился к юрте. У входа, потупив головы, стояли люди. Не обращая внимания на них, хан вихрем бросился внутрь. На груде подушек в дальнем углу юрты, лежало вытянувшееся, безжизненное тело Ай-наазы. Сердце Кара-Кумуча, умевшее пылко любить и страстно ненавидеть, замерло в этот миг. Он опустился на колени подле сестры. Вопль отчаяния вырвался из груди. Предрассветную тишину нарушил раскат грома. Небо, серое и низкое, неожиданно сплюнуло дождем. В этот момент Кара-Кумучу показалось, что даже оно оплакивает красавицу Ай-наазы. И в этот миг поклялся молодой хан своей жизнью, памятью предков и подножием небес, что не уйдет Абаасы живым. И хлынул ливень, и небо услышало хриплый крик хана. Об одном мечтал Кара-Кумуч в эту минуту: услышать, как хрустнет, хрипя под ножом, заросший бородой, кадык черного кама…
Кони резво двигались по ровной дороге. Впереди розовел восток. Абаасы на ходу обдумывал свои думы. Суровая складка пролегла между бровями поперек лба на его обезображенном от природы лице. Мысли шли своим чередом и в голову приходили неожиданные решения.
– Нужно уходить, уходить на восток, туда, откуда пришли отважные татарские воины, которые смогли разгромить и урусов и куманов. Только там я найду спасение, только там я избавлюсь от преследований и от гнева Ата хана. Скоро я вернусь обратно, но не один. Сильное войско я приведу за собой, и тогда, задрожат вожди куманов и станут умолять меня смилостивиться над ними. По воле Тэнгри и татарского хана, я смогу управлять моим народом, люди возвеличат меня и тогда, я смогу воплотить в жизнь свою месть до конца и не будет моего снисхождения к поганому роду Ата хана.
Ночной отдых был краток. Не разжигая огней, Агой с остатками своего отряда укрылся на дне глубокого оврага. Людям и коням, после длительного дневного перехода требовался отдых. Перед самым рассветом, полыхающим дальними зарницами, хлынул дождь.
– Тьфу ты, напасть, какая, – недовольно произнес Агой, поплотнее кутаясь в плащ из валяной шерсти.
Братва храпела на земле, еще не замечая коллизии природы. Стреноженные кони мирно паслись неподалеку. Не спокойно было на сердце у старого воина. Ощущение чего-то ужасного, непредвиденного не покидало его и тяжким камнем лежало на душе. Агою не спалось. Задумавшись, глядя на предрассветное серое небо, ничего не видя перед собой, он в одиночестве сидел в стороне от своей дружины.
– Что такое? Никак шорох, какой? – встрепенулся старый воин, – Зверина, что ли, какая шастает? Кто там захрипел как-то не по- людски? – быстро пронеслось в его голове.
Агой встал с земли и осторожно поднялся из глубины оврага наверх. Приглядевшись, увидел он, что к лагерю скачет всадник, на длинном поводе ведущий заводного коня.
– О, Тэнгри! Да это же Абаасы! – слетело с его губ.
Громко окликнул Агой своих людей. Встрепенулись воины, похватались за оружие, а черный кам, тем временем, достиг уже ближайшего холма, у подножья которого, в овраге, был разбит ночной лагерь.
Холодно встретили воины своего недавнего предводителя, чувствовалось в их взглядах что-то недоброе, а между тем, черный кам спешился, отпустил коней и, твердой походкой направился к людям.
– Зачем ты пришел, Абаасы? – первым задал вопрос Агой.
– Отчего волком смотрите на меня, аль забыли, что вы и ваши семьи служили мне и моему приемному отцу? Что, не рады меня видеть?
– По-правде сказать нет, твердо, за всех, ответил старый воин.
– Что, собрались на поклон к Ата хану?
Наклонив остроконечные войлочные шапки, потупив к земле взор, воины тесно стояли плечом к плечу и из-под лобья глядели на черного кама.
– Все вы из моего кочевья и много лет вы почитали меня за старшего. И сейчас, как и раньше, я пришел просить вашей помощи.
Агой откинул назад мокрые от дождя, длинные полуседые волосы, вскинул в сторону руку и, указывая на пасущихся лошадей, громко произнес:
– Остановись, Абаасы! Взгляни на наших коней. Видишь ли ты на их крупах выжженное полукругом тавро? Ты всю жизнь ставил свой знак на каждой лошади, корове или баране, которые паслись на землях нашего кочевья. На всем твоем добре и на каждом ребенке, родившемся от наших рабов, которых мы брали в лихих набегах, стоит этот знак. Вчера мы ушли от тебя и больше мы не признаем ни твоей власти над собой, ни твоего знака на нашем имуществе по праву принадлежащему нам. Зачем ты пришел за нашей помощью? Может магические силы покинули тебя, и ты снова хочешь принести кровавую жертву духам нижнего мира? Я вижу, ты снова хочешь вернуть нас под свое правление? Ты, наверное, забыл, мы вольные люди, а ты хочешь, подобно князьям и боярам урусов превратить наших детей в смердов и холопов!
– Верно, говоришь, Агой! – загудели голоса.
Абаасы угрюмо молчал. Он видел вокруг себя враждебные колючие взгляды.
– Я приехал не для того, чтобы взять вас обратно под свою руку или забрать у ваших семей хоть одного ягненка…
– Да мы и не отдадим
