реки.
Наконец, кропотливая работа была завершена. Копыта жеребца Кара-Кумуча громко застучали по настилу, когда пришел его черед перебираться на тот берег. Вибрация хлипкой конструкции, возникшая из-за движения множества воинов и повозок, не понравилась его коню. Он попытался встать на дыбы, но Кара-Кумуч осадил его и с трудом удержал испуганное животное.
– Вот она какая, земля, к которой я стремился всю свою жизнь! – тихо произнес молодой хан, вновь ощутив под собой твердую почву. – Не очень-то она отличается от земель в родной степи.
Впереди, насколько хватал глаз, простиралась пожелтевшая трава и пожухший от летнего солнца кустарник. Именно эти унылые осенние цвета напомнили в эту минуту Кара-Кумучу о покинутом родном стойбище Яхсай, в котором он вырос.
– Когда завоюю эту землю, то обязательно назову этим названием одно из новых поселений.
В раннем детстве он искренне считал, что степь плоская, словно глиняная тарелка, но с возрастом понял, что это не так. На любой земле имелись неровности, курганы и впадины. Неровности почвы навивали ему в раннем возрасте мысли о волнах моря, про которое рассказывали старые бывалые воины, и это сравнение всегда пробуждало в его душе пророчество кама Берке.
Кара-Кумуч оставил позади небольшой отряд для охраны переправы. Глядя, как назначенные для этой цели воины провожают отправляющуюся вперед орду, он проникся к ним жалостью.
– Бедняги, пройти такой путь, чтобы лишиться возможности сокрушить персов!
Но основные силы половецкой орды, не останавливаясь, продолжали свое движение вперед по просторной равнине на юг, к своей заветной цели, цветущему городу Семендеру. Когда Кара-Кумуч обернулся чтобы еще раз взглянуть на построенный мост, он увидел, что он исчез в гигантском облаке пыли, поднятой десятками тысяч копыт и колесами груженых повозок. От поднятой пыли у него заслезились глаза. Она была повсюду, скрипела на зубах и проникала во все складки кожи. Не обращая на нее внимания люди не останавливаясь, шли вперед.
– Какая пылища. Сейчас бы дождичка чтоб ее осадить, – громко произнес один из молодых воинов, принадлежащий к сопровождающей охране хана.
Кара-Кумуч оторвался от своих мыслей и посмотрел на небо. Солнце еще можно было разглядеть. В воздухе плотной стеной стояла пыль, поднятая движущейся ордой. Облаков не было видно.
– Ты, молодой, сам не знаешь, что говоришь, – устало произнес хан, обращаясь к юнцу, – один хороший дождь и вся степь превратится в сплошное болото. И для одного всадника месить грязь небольшое удовольствие, а каково протащить по ней всю орду с повозками и скотом? Тогда путь, который мы должны проделать в течение нескольких дней, растянется до конца осени. Хвала Тэнгри, что стоит такая погода! – закончив свою краткую поучительную речь, Кара-Кумуч подхлестнул коня и понесся вперед.
Тревожные вести молнией неслись по Абескунской низменности, наполняя сердце Фархад Абу-Салима печалью и скорбью. В последние дни он часто поднимался на зубчатые стены Анжи-крепости, окидывая взглядом, прилегающие обширные земли которыми владел. С одной стороны возвышались скалистые горы, с другой, простиралась бурая, выжженная летним солнцем земля. У крутых берегов бушевало море. Холодный северо-западный ветер, вспенивая волны, с силой устремлял их на побережье Семендера. В эти теплые края уже стучалась зима, чтобы освежить опаленную южным солнцем равнину, простирающуюся между горами и морем.
Там, на северо-востоке, язычники-кипчаки, исконные недруги исламского мира, поклонялись своему символу, богу Тэнгри. Как истинный мусульманин, Фархад Абу-Салим, свято считал Тэнгри лжебогом и недостойным объектом человеческого поклонения. Он ни на минуту не сомневался в этом, не более чем в собственном имени. Внизу, за крепостными стенами, кишел Семендер. Все было готово к походу, оставалось лишь только назначить дату выступления и огласить хакан-бека. В последние дни, словно пожар от удара молнии, в городе вспыхнула военная лихорадка, от надвигающихся с севера черных туч. Наместник Абескунской низменности, обуреваемый страстным желанием прославиться в военном походе, придумывал все новые и новые планы, где бы раздобыть золота и чем рассчитаться с наемниками. Но его деспотизм и несбыточные мечты о военном триумфе, все больше и больше толкали подвластные ему земли в пропасть упадка военного могущества. Решив встарь во главе войска, Фархад Абу-Салим был всецело занят подготовкой к предстоящему походу и не о чем другом не думал…
– О чем ты задумался, достопочтимый Фархад? – раздался сзади грубый надтреснутый голос.
Наместник вздрогнул и стремительно обернулся:
– Приветствую тебя, Темиш, извини, я не слышал, как ты поднялся сюда.
– Ничего, – Темиш издал короткий смешок, словно у него в запасе оставалось не так уж много смеха, и он не хотел его растрачивать попусту. – Войско собранно и рвется в бой, люди ждут твоего приказа. Я пришел спросить, выбрал ли ты человека, который возглавит войско?
Фархад Абу-Салим нахмурился, от чего лицо его густо покрылось морщинами. Но одна борозда на лице Фархада была проложена не годами, шрам, пересекающий левую щеку, когда-то давно был оставлен кинжалом разбойника-горца. Эту отметину скрывала густая борода, но подобно руслу реки, она обозначалась на лице полоской яркой седины.
– Так кого ты решил выбрать хакан-беком? – повторил свой вопрос Темиш- паша.
Фархад почесал шрам. За много лет, в минуты волнения он напоминал о себе зудом.
– Я долго молился и размышлял по этому поводу…
– Может, стоит помолиться вместе и тогда Аллах примет нашу молитву? – лицо Темиша напряглось и посуровело.
– А вдруг он не услышит? Поэтому войско поведу я сам! Отдай приказ, завтра на рассвете выступаем в путь!
– Ты? – Темиш буквально подпрыгнул от разочарования, а лицо исказилось злой гримасой.
– Тебя это удивляет?
Последние слова Фархад Абу-Салим произнес сдержанно, хотя это и стоило ему определенных усилий. Выдержав паузу, за время которой Темиш чуть не сошел с ума, он продолжил:
– Племена хазар-кочевников волнуются на наших землях и стойбищами переходят на сторону врага. Ты узнал причину?
– Клянусь, их кто-то подстрекает к этому. Степь тянется далеко на север и не во все кочевья отправлены гонцы.
– Как я тебя понял, нет надобности, рисовать картину случившегося, – перебил Фархад. – У этих трусов кипчаков кишка тонка, напрямую пойти против нас, как подобает истинным воинам и они решили подкупить местные племена, чтобы те работали за них.
– Значит, они недостойны, называться воинами, это плешивые шакалы, нападающие на противника врасплох, – горячо подхватил тему Темиш. – Да разверзнет Всевышний землю под их ногами!
– Да будет так! Я накажу этих неверных псов!
Последние слова наместника вернули улыбку на уста Темиша. Он вновь издал короткий смешок.
– Вижу, тебе не терпится влезть в кольчугу и щелкнуть застежкой боевого шлема. Завтра, под зеленым знаменем ислама, ты поведешь в поход войско на погибель неверным, но что же делать мне?
– Ты нужен мне здесь в Семендере и будешь править от моего имени в мое отсутствие. Надеюсь, поход не будет слишком долгим, и я скоро вернусь с победой!
От этих слов сердце Темиш-паши облилось кровью.
– Если Фархад не поставил меня во главе войска…
Темиш не знал, что делать в этом случае. Уязвленное самолюбие болью отозвалось в груди. Нужно было как-то выразить свое отчаяние, но он не мог придумать подходящих слов и больше всего на свете в этот момент, он желал поражения Фархаду. Не назначив его хакан-беком, наместник тем самым унизил его в глазах людей.
Глядя на него, Фархад Абу-Салим усмехнулся:
– Не переживай так, Темиш, ты молод и еще успеешь вкусить воинской славы…
С рассветом следующего дня, наместник Абескунской низменности облачился в доспехи. По лицу его, прикрытому кольчужной сеткой, оставляющей открытыми лишь глаза, стекал пот. Такая же сетка, приделанная сзади его высокого конического шлема, защищала шею и плечи. Приноравливаясь к тяжести брони, Фархад Абу-Салим одернул кольчугу, защищающую грудную клетку. Под кожаной изнанкой его доспехов была поддета хлопковая прокладка, чтобы удар тяжелой сабли, отраженной броней не переломал ему кости. Два вертикальных ряда металлических пластин защищали живот и нижнюю часть спины. С нижних краев пластин свисала короткая кольчужная юбка. Кожаные штаны и рукава защищались горизонтально нашитыми кольцами из слоистого железа. Круп коня Фархада тоже был покрыт мелкой сеткой-броней. Морду жеребца прикрывал кованый кусок железа, который крепился кожаными ремнями к шее животного. В специальном гнезде справа от седла торчало толстое копье, а с пояса Фархада свисала длинная и тяжелая искривленная персидская сабля.
Сила наемной армии наместника Абескунской низменности, заключалась в тяжести ее кавалерии, способной выдерживать удары на расстоянии, а сблизившись с противником, нанести ответный, сокрушающий удар.
– Сила воинского искусства кипчаков, это умение вовремя удирать с поля боя, – гордо произнес наместник, усаживаясь на спину своего коня.
– О, как правдивы ваши слова, достопочтимый хакан-бек, – раболепно ответил один из его военноначальников. – Завидев наши знамена, они пустятся в бегство не столько по необходимости, сколько из страха.
– Когда мы схлестнемся с ними, я раздавлю их как снежный ком, – хвастливо заявил Фархад, ласково потрепал за гриву своего коня и
