торчать там, как бы насмехаясь над тщетностью человеческой жизни. Ему сделалось нехорошо, он почувствовал, как внутри что-то оборвалось и ухнуло в бездну. Мигом вскипела, завертелась и булькнула перед глазами лиловая пелена.
– Прочь! Это все мое воображение, я воин! – промелькнуло у него в мозгу.
Урус хан собрался с силами и подхлестнул своего жеребца. Сопровождавший его воин, заметил ранение своего хана, сломал и выдернул стрелу из плеча. Отпустив поводья и зажав рану, Урус хан прокричал:
– Отступать. Быстрее скачите к лесу!
Тем временем, оставшиеся в засаде половецкие сотни, были готовы к отражению врага. Всадники натянули тетивы тугих луков, и в воздухе сделалось черно от их стрел. Залп, еще залп. С детства привыкшие к стрельбе по движущимся мишеням, они просто не могли промахнуться. С глухим чавкающим звуком их стрелы вонзались в тела неприятеля, убивали и калечили лошадей, втыкались в землю. Персидская конница остановилась, дрогнула, но некоторые воины успели сделать ответные выстрелы по удирающей сотне.
Сделав удачную вылазку, Урус хан уходил от погони. Внезапно конь остановил свой галоп, заржал, встал на дыбы, замолотил в воздухе передними копытами, упал на подломившиеся ноги и завалился на бок.
– Къузгьум, тору ат!* – завопил Урус хан, будучи вне себя от бешенства.
Вся самоуверенность и значимость слетела с него в этот момент, как скорлупа со свежесваренного в крутую, и затем резко охлажденного, яйца. До перелеска оставалось совсем ничего. Оставшись один на поле боя, он перестал быть ханом и сделался обыкновенным раненным воином, совершенно растерявшимся от случившегося.
– Ворон… – тише прокричал Урус хан, подползая к бьющемуся в агонии животному, морщась от боли в простреленном плече.
Конь был смертельно ранен. Персидская стрела поразила его в основание шеи, из раны фонтаном хлестала алая кровь. Тяжело дыша, Ворон смотрел на хозяина огромными глазами. В его взгляде словно читалась немая просьба:
– Помоги мне, хозяин или добей меня!
– Ну, давай же! Давай, поднимайся! – хрипел Урус хан, готовый разрыдаться над конем.
Он гладил бок верного друга, который тяжело вздымался и плавно опадал. Раненный хан, позабыв про опасность, шептал на ухо коню что-то бессвязное, будто молился неизвестно какому богу на непонятном языке…
А опасность была уже рядом. Почувствовав щедрую награду за голову половецкого хана, персидские всадники, не обращая внимания на град стрел, без страха устремились к Урус хану. Тот поднялся с земли, повернулся лицом к врагу и выставил вперед клинок, прикрываясь щитом. Урус хана злила собственная беспомощность. Верный Ворон убит, и ничего нельзя с этим поделать. Навернувшиеся на глаза слезы мигом высохли.
– Нет, я просто так не сдамся, – возникла шальная мысль. – Не от старости пал верный гнедой, не в теплом стойле над корытом овса испустил он свой дух. Конь погиб на поле, как настоящий боец, а теперь, пришел и мой черед!
Подстегивая лошадей, к нему приближались двое конных персов.
– Этим собакам еще не ведомо с кем предстоит скрестить саблю!
Урус хан забыл про боль в раненном плече. Он ощущал в груди лишь раздражение и досаду и совершенно не обращал внимания на то, что происходило у него за спиной. Сделав еще один губительный залп, половецкие сотни, под
* Къузгьум, тору ат – (ворон, гнедой конь – кумыкский язык) предводительством Овлура, выскочили из-за кустов и бросились на выручку своему хану.
Еще несколько мгновений и перед Урус ханом оказались два всадника. Ближайший ткнул в него копьем, но Урус хан, шутя, парировал этот выпад своей саблей и одновременно взмахнул щитом перед мордой кобылы, несшей другого врага. Испуганное животное взвилось на дыбы, а Урус хан, крутнувшись на месте, ловко перерубил подпругу его седла. С громким криком перс свалился на землю, потеряв в падении шлем, он ударился затылком так, что хрустнули кости. Урус хан поймал кобылу за узду и одним махом взлетел к ней на спину, изо всех сил сжав коленями ее бока.
Удержаться на спине, обезумевшей от страха лошади, было очень трудно, но кое-как, совладав с ней, он бросился на развернувшегося к тому времени копьеносца, уклонился от удара пики и точным ударом сабли полоснул его по левому боку. Противник взвизгнул, разжал ослабевшие пальцы, выронил копье и повалился вперед. Урус хан перемахнул на круп его коня, спихнул истекающего кровью врага наземь, пересел в седло и упер ноги в стременах. С обеих сторон конница уже сошлась в сабельном бою. Пригибаясь к конской гриве, прикрываясь щитом, Урус хан ринулся на персов, раздавая удары.
Ошеломленный неожиданной контратакой, враг затушевался и дрогнул. К тому же персидские военноначальники, не знали, передовой ли это отряд кыпчакской конницы напал на их лагерь, или вся орда находится где-то поблизости и уже окружает их стан. Урус хан воспользовался этой заминкой и развернул свой отряд. Начало смеркаться.
– Отходим! – скомандовал он, отшвырнул от себя ставший уже ненужным щит и пустил коня к лесу, подавая пример остальным.
Боясь нарваться в темноте на засаду, персы не стали преследовать отступающую половецкую конницу. Так неожиданно закончилась первая схватка. Половецкие сотни рассредоточились и стали уходить на север к месту назначенного сбора.
Урус хан был легко ранен еще раз, теперь уже саблей в левую руку, как раз там, где заканчивался рукав кольчуги. Эта царапина не беспокоила его, она даже одушевляла, возвышая его в глазах воинов. Весь оставшийся путь он проделал с все возрастающем мрачном озлоблением. Желание отомстить за смерть своих людей и потерю любимого коня нарастало вместе с чувством досады на самого себя, за то, что так глупо вышло при первом отступлении, за то, что воины рода рисковали своими жизнями ради его спасения.
– Ты ранен? – сочувственно спросил догнавший хана Овлур.
– Пустяки, хвала Тэнгри, могло быть и хуже.
– Прекрасная вылазка, не так ли, враг потерял больше пяти сотен.
– Ты нарушил мой приказ, Овлур, хотя я и благодарен тебе за это. Больше так не поступай. Жизнь сотника или даже хана не стоит жизней сотни удальцов. В этом походе решается не моя судьба, а судьба целого народа! Что мы будем делать, если лишимся своей силы?
Урус хан подстегнул коня и направил его к долгожданному оврагу. Перевязав раны, он дождался возвращения всех групп, самолично расставил дозоры, затем опустился на землю, уронил голову на сложенные руки и тихо застонал. Но не боль была тому причиной. Перед его взором, в памяти всплыло лицо друга, того, ради спасения которого он и ввязался в эту авантюру.
ГЛАВА 19.
Предсказание начальника конной гвардии – наместника Абескунской низменности, Салаутдина полностью сбывалось. Отряды кипчаков не только вернулись обратно назад, но и стали мелкими группами появляться то справа то слева, обходя персидское войско и жаля из-под тишка. Фархад Абу-Салим снял с головы шлем и почесал затылок. Вид у него был озабоченный.
– За нами по пятам следует больше кочевников, чем я предполагал, – удрученно произнес он.
– Но ведь мы этого хотели, заставить их, как можно быстрее, вступить с нами в бой? Или нет? – озадаченно ответил Салаутдин.
– То-то и оно, – Фархад невесело улыбнулся. – Как-то подозрительно получать от врага подарок, хотя который и ждешь и даже если сам его к этому вынуждаешь. Я рассчитывал, что когда мы заставим их биться, они будут в отчаянии и страхе при виде нашего войска.
– Что-то непохожи их лучники на отчаявшихся людей, – колко заметил Салаутдин.
– Похоже, у них есть свой, какой-то план, знать бы какой?
Его вопрос остался без ответа. Фархад поднялся на вершину небольшого холма, с которого открывался прекрасный вид на предстоящее поле боя.
– Вели здесь разбить мой шатер, – обратился наместник к одному из беков, неуклонно следовавших за ним по пятам. – Пусть демонопоклонники видят, что мы не боимся их и готовы к бою.
Ближе к полудню в авангарде армии Фархада затрубили рога. Это был сигнал, – 'неприятель впереди' – который с нетерпением ждало все персидское войско. С самого начала блошиных атак степняков, войско Фархада двигалось строем. Возбужденный гул прокатился по стану. Полученный долгожданный сигнал, заставил наемников быстро взяться за оружие и занять свои места в строю. В окружении своих полководцев, Фархад Абу-Салим вышел из шатра и бросил тревожный взгляд на поле. Сомневаться не приходилось, войско 'шайтан кумычи' выстроилось в боевой порядок в нескольких верстах от холма.
Спереди стояли шесть отрядов легкой конницы сотен по двадцать в каждом, сзади них еще один мощный хорошо вооруженный отряд.
– Кажется, я разгадал их план, – гордо подняв голову, произнес Фархад Абу-Салим. – Они пойдут в лобовую атаку, попытаются втянуть нас в игру со своим авангардом, затем растянутся, пропуская вперед тяжелую конницу, зайдут нам во фланги и градом стрел попытаются остановить наш порыв. Не выйдет. Мы раздавим их прежде, чем они успеют развернуться. Приказываю начать общее построение полумесяцем. Я буду руководить сражением с правого фланга. Коня мне!
Наконец-то увидев кипчаков, которые терпеливо стояли и ждали нападения, Фархад Абу- Салим испытал безудержное желание сходу пришпорить жеребца и немедленно броситься в атаку, но он сдержал свой душевный порыв. Войско наместника Абескунской низменности все ближе и ближе подходило к неприятелю. Фархад Абу-Салим командовал сражением. Рядом с ним развивалось зеленое знамя. До слуха Фархада уже доносились резкие гортанные кличи кипчаков, но он никак не мог разобрать слов, хотя язык
