провизией и хмельным уже спешит к месту лагеря.
На небольшом серебряном подносе Катерина поднесла гостю дорогому чарку с хмельным. Боярин выпил, довольно крякнул, закусил соленым огурцом и оглядел собравшихся охотников.
– Хорош медок у тебя Иван, поделись опытом, как готовишь? А может быть он так хорош оттого, что из рук хозяйки твоей?
Катерина засмущалась и покрылась легким румянцем.
– Ты, племяшка, не красней, нечего тебе стыдиться. Все присутствующие знают, что в роду Сабуровых все бабы хороши. Эх, и повезло тебе Дубина с женой.
Все присутствующие разом одобрительно закивали головами и начали нахваливать Катерину в знак согласия с боярином.
– Смотри, Владимир Николаевич, перехвалишь супругу мою, что я тогда буду делать. – Пошутил Иван и, обращаясь к жене, произнес, – Ну, иди, милая, нечего тебе мужские разговоры слушать.
Та послушно удалилась, а боярин Сабуров, взглянув на Илью, произнес:
– Никак в нашем полку прибыло, ты ли это, Просветов, какими судьбами здесь?
– Я боярин. Имение у меня тут по соседству с тобой, вот и решил навестить соседей.
– Правильно решил, хвалю. С соседями всегда знаться надобно. А как поместье то, хорошее?
– Не жалуюсь, боярин, оброк хороший собрал, перед Рождеством собираюсь в город на ярмарку.
– Подворье тебе надобно свое в Москве держать, хватит уже по постоялым дворам мотаться. Жениться тебе пора Илья, да хозяйством крепким обзавестись. Ну, что, раз мы теперь с тобой соседи, держись меня, вместе мы будем сила. Ну что, орлы, по коням, время не терпит, а ты, Илья, по дороге рядом держись, за одно и поговорим.
Присутствующих не нужно было упрашивать дважды. Все дружно попрыгали в седла, и кавалькада охотников тронулась в путь. За околицей Илья нагнал Сабурова и пристроился рядом с ним, желая продолжить разговор и как можно больше расспросить.
– Чего нового слышно в столице, Владимир Николаевич?
– Да ничего нового нет, все, как и прежде. Государь чудит, от поляков житья не стало, всюду свой нос суют, своенравные все, хозяевами земли русской себя почувствовали.
– А что с Шуйским, где он сейчас, – осторожно спросил Илья.
Боярин Сабуров пристально взглянул на него. В его взгляде читалось любопытство и интерес. Илья внутренне похолодел, но виду не подал и, стараясь казаться бесстрастным, все также рядом ехал подле боярина. Не прочитав ничего по лицу Ильи, Сабуров продолжил дальше:
– Запамятовал я, что ты еще до казни Шуйского покинул Москву. Так вот, слушай, что было дальше. Шуйского помиловали и заменили казнь, на ссылку. Еще к концу сентября наш царь решил жениться и послал Посольство к Сигизмунду. После переговоров и сватовства, обручился Государь с польской панночкой, Мариной Мнишек. По этому счастливому поводу, Государь своим указом помиловал всех опальных, так что не успел Шуйский доехать до места ссылки, как его вернули обратно в столицу. Сейчас опять князь Василий в чести у Государя. Вот такие, Илюша, дела в Москве.
– А невеста царская где, венчание, когда назначено?
– Не очень то торопится наша новая Государыня в Москву. Выехала из Кракова еще в начале декабря и ни как не доберется до нашей границы, заждались уже. Царь гневается, послов к ней шлет одного за другим, а ее эскорт где-то застрял в землях польско-литовских. Ладно, за столом после охоты обо всем остальном поговорим, а то кажись, приехали на место.
На краю леса мужики обустроили лагерь, в центре которого в кругу костров стоял большой шатер. Илья спешился, отдал коня холопам, а сам, желая немного поразмыслить в одиночестве, направился к удаленному костру.
– Скорее всего, – про себя думал он, – возвращение князя Шуйского ко Двору есть начало великого заговора, который решит судьбу Самозванца. Он сам виноват, подготовил легкую почву для заговора, ежедневно досаждая Боярам, Духовенству и народу, презирая Веру и добродетель. Может быть, следуя другим правилам, он дольше бы удержался на Троне вопреки явным уликам в самозванчестве. А что же Шуйский? – задал себе вопрос Илья. – Князь Василий уже испытал на себе тяжесть оков, лежал на плахе и, наверное, с того времени укрепил еще больше свою ненависть к Самозванцу. И сейчас, веселясь с ним на пирах, продолжает составлять заговор, нити которого уже, наверное, дошли до Думы и, скорее всего, прошли через все ступени Государственной власти. Нужно поскорее возвращаться в Москву, – решил Илья.
Костер догорал, а Илья все стоял и любовался переливающимися языками пламени на углях, но из этого состояния его вывел окрик Дубины:
– Илья! Что ты там стоишь один, присоединяйся к нам.
Илья принял решение, бросив последний взгляд на догорающий костер, он решительным шагом направился к веселой компании охотников.
– Ну что, Илья, выбирай себе рогатину по вкусу, – молвил боярин Сабуров, указывая рукой на сани с арсеналом холодного оружия, предназначенного для охоты.
Илья посмотрел на возок. На нем вперемешку лежали большие и малые копья, к шейке лезвий которых, сыромятными ремнями крепились так называемые поперечницы, выполненные из рога и препятствующие проникновению рогатины глубоко в тушу зверя. Тяжелые копья служили для берложных охот, а облегченные для добивания и охоты вдогонку. Илья подошел к саням, взял в руки большую рогатину, прикинул на весу ее тяжесть и стал внимательно осматривать ее. Наконечник пера в длину составлял сантиметров тридцать пять, широкий, листовидный, с сильно отточенными краями, ширина между которыми была равна примерно сантиметров семь. Мощное древко имело в длину немении двух метров, и в сильных и ловких руках это было грозное оружие. Ратовище было сделано из черемухи, хорошо пропитано смолой, провялено, но не высушено полностью. Поперечница из рога крепилась к перу не наглухо, а подвязывалось на ремне, который проходил через специальную серьгу на насадке наконечника. На нижний конец ратовища, который назывался пяткой, был насажен тупой наконечник.
– Молодец Просветов, – произнес боярин Сабуров, – знаешь, толк в оружии, эту рогатину я для себя приметил, но первым выбор дал тебе, как новичку. Смотрите, братцы, а он еще простачком прикидывался.
Сабуров захохотал, охотники дружно поддержали его, однако, Илья вернул рогатину обратно на место и покачал головой.
– Ты чего, Илья? – удивленно произнес Дубина.
– Ты уж меня прости, Иван, но я считаю, что нет ничего лучше огнестрельной ручницы хорошего калибра и доброго ножа. И то, и другое у меня есть с собой.
– Это ты зря, Илья. В условиях опасной охоты всегда нужно ожидать подвоха судьбы, осечки, промаха или иной напасти. Поэтому- то рогатина, нож, топор да остроушка были и есть всегда верные друзья лихого медвежатника и останутся таковыми надолго.
– И свеже, я бы хотел, если позволите, остаться при своем и положиться на свою ручницу.
– Ну, как знаешь, – вмешался Сабуров, дело хозяйское, уговаривать не станем, только не лезь впереди нас со своею ручницей. Ну что, вперед, орлы, время поджимает.
Охотники разобрали рогатины, и, следуя за псарями, которые, держали на привязи собак, углубились в лес. Илья шел, рука об руку с Дубиной, который по дороге до берлоги посвящал его в тонкости медвежьей охоты.
– Охота с рогатиной на берлоге в зимнее время осуществляется с собаками, – начал свой рассказ Иван Дубина. – Нужно самому испытать или хотя бы раз увидеть охоту, чтобы понять всю ее увлекательность. Она дает возможность в разных положениях и в разных настроениях долго и близко наблюдать зверя и требует от охотника сильного, продолжительного, а главное осмысленного движения, при котором забывается время и не чувствуется утомление. Для охоты с рогатиной необходимо обладать большим хладнокровием и сообразительностью. Все это приобретается навыком, но и природные способности человека имеют для этой охоты большее значение, чем при всякой другой. Существует мнение, что, приняв зверя на рогатину, охотник должен удерживать его на ней чуть ли не до последнего момента издыхания медведя. Но это не так. Если бы вообще результаты охоты с рогатиной зависели исключительно от большей или меньшей силы охотника, то это противоборство человека со зверем, во-первых, давно бы исчезло из-за большого риска, а во-вторых, если бы продолжали колоть зверя, то зверя мелкого, от четырех до шести пудов. Между тем, достаточно взглянуть чудовищные медвежьи шкуры на ярмарках, чтобы убедиться, каких великанов сажают на рогатины, так как все шкуры, за редким исключением всегда колоты, а не стреляны…
Под лай собак охотники подошли к первой берлоге и разбились на номера. Прежде чем дать команду о начале травли псарям, Иван Дубина подошел к Сабурову и обратился к нему:
– Кто колоть будет, Владимир Николаевич?
– Конечно я, или у тебя есть на этот счет сомнения?
– Я не сомневаюсь в твоей доблести боярин, но зверь, что лежит в спячке здесь, – Дубина указал рукой на берлогу, – матер и огромен. У нас на примете еще три берлоги есть, там зверь помельче.
– Я не первый раз на медвежьей охоте, – высокомерно ответил Сабуров, – и не одного медведя за свою жизнь насаживал на рогатину. Колоть медвежат дело не хитрое и удел слабых, а встретиться в бою, один на один с лесным исполином, это дело чести для настоящего мужчины. Я первым буду и точка. Давай, пускай собак.
Сабуров покрепче ухватился за ратовище и направил наконечник копья в сторону берлоги. Псари спустили с повода разъяренных собак, которые дружным лаем кинулись в берлогу. Собачий визг и рычание разъяренного зверя слились в единое целое. Под натиском собак и ответных действий разбуженного медведя, берлога сначала зашевелилась, а потом заходила
