не выпила сама.
– Не будь я такой растяпой, – думалось ей, – я бы выпила зелье-отраву вместе с ним, и может быть, наши души встретились бы на 'том свете' и он бы простил меня, хотя какое может быть прощение для убийцы.
Ее гнетущие размышления прерывались приступами истерического отчаяния. Феклуша плакала, проклинала и себя и ведьму и пыталась снова и снова, в молитве найти успокоение и как-то искупить свой грех.
– Христос Всемилостив. Он простит. Так покрайней мере говорил мне покойный батюшка, хотя если Илья умрет, то на что мне прощение Господа, если я сама не смогу никогда себя простить. Если он умрет, то умру и я, и пусть будет что, будет, – твердо решила Феклуша.
Ежечасно она справлялась то у Любавы, то у Варвары заходивших проведать ее о том, нет ли каких вестей из Молдина, но те в ответ только грустно качали головами.
К обеду третьего дня на дворе случился переполох, услышав отголоски которого, еще не окрепшая Феклуша, в ожидании вестей, встала с постели и подошла к окну. Во дворе, на добрых конях, двое молодцев о чем-то беседовали с Любавой и Кузьмой. Закончив расспросы, они стрелой вылетели в раскрытые ворота и, подгоняя коней, быстро скрылись из виду. Чувствуя сердцем, что там происходит что-то важное, Феклуша закуталась в теплый платок и спустилась вниз.
– Так то лучше, значит, дела на поправку идут, раз встала, – удовлетворительно констатировала Любава.
– Сестрица, Любавушка, уж, не из Молдина ли эти молодцы?
Любава отрицательно покачала головой.
– А чего им надобно от тебя, было? – не унималась Феклуша.
– Да вроде гонцы из столицы, сказывали, что ищут Илью. Ну, я им все и рассказала, какая беда с ним приключилась.
– А чего им надобно от него было?
– Толи указ Государев привезли, толи сам Государь Илью к себе в Москву требует, я так и не поняла толком, да и не надобно это мне. Ты лучше иди, Феклуша, к себе, не забивай пустым голову, а я, как самовар закипит, принесу тебе горяченького сбитню на медовом взваре.
– Сестрица, а от Мирона нет вестей?
– Нет. Чего-то он там надолго застрял. Сама жду, да и Рождество на носу, дел и здесь по горло. Заговорила ты меня, иди, давай, нечего тебе здесь делать, чего доброго опять застынешь, хворь еще до конца из тебя не вышла.
Феклуша послушно удалилась к себе, размышляя по дороге о том, что делать дальше.
К вечеру домой вернулся отец Мирон. Усталый и злой, он с порога сразу направился в горницу, по дороге захватив с собой кувшин хмельного меду. Феклуша прознав о его возвращении, тотчас отправилась к нему. Мирона с Любавой она нашла сидящими за столом. Они тихо беседовали и, несмотря на пост, пили хмельное. Феклуша села на лавку рядом с Любавой и направила на Мирона выжидающий взгляд своих выразительных глаз, полный искренней надежды на добрые вести, перехватив который, отец Мирон, хотел сначала грубо отправить свояченицу обратно но, прочитав в ее взгляде горечь и печаль, сдержался.
Вспомнив про христианское смирение, он ласково обратился к ней:
– Чего тебе надобно, Феклуша, разве не видишь, мы беседуем? Иди к себе и дай нам поговорить.
– Да она все уши прожужжала, когда Мирон приедет, что там стряслось. Христа ради, расскажи ты ей, а то ведь на успокоится, – вмешалась в разговор матушка Любава.
– Я тихо буду сидеть и не стану вам мешать. Я просто послушаю. Ну, пожалуйста, Мирон?
– Хорошо Феклуша, только не лезь в разговор. Повторять я не стану, я сильно устал. Любава тебе все перескажет потом.
– Мирон, ты скажи, только жив ли он и что с ним? – со слезами на глазах и горечью в голосе, задала вопрос Феклуша.
– Да жив пока. В беспамятстве он. Кровью исходит, то из чрева идет, то из носа. Видать много он человеческих душ на своем веку загубил, вот его, наверное, за эти дела Господь и наказывает.
– Да что ты такое говоришь, Мирон, – вмешалась Феклуша, – он хороший и не стал бы просто так губить людские души.
– Я тебя просил молчать и не лезть в разговор, отец Мирон стукнул кулаком по столу, – Ты откуда знаешь кто он такой? Все они дворяне заносчивые одним миром мазаны.
– Замолчи дура, не мешай нам с Мироном думать. Еще раз влезешь, пойдешь к себе, – бросила Любава рассерженный взгляд на Феклушу. – Ты Мирон продолжай, не обращай на нее внимание.
Между тем, отец Мирон, промочив хмельным медом горло, и удовлетворительно кивнув, продолжил:
– На чем это я остановился. Фу ты напасть, какая запамятовал?
Отец Мирон на минуту задумался, собираясь с мыслями.
– Вспомнил! Так вот, я его причастил и соборовал, а он все лежит в беспамятстве бледный как смерть, только временами кровушкой исходит. Ну, я и подумал про себя, вроде он говорил, что родственников у него нет, так ведь если помрет, то имение опять Казне отойдет. Немного поразмыслив, я решил обождать с возвращением домой, вдруг он придет в себя, захочет покаяться, а я бы его постарался уговорить завещать перед смертью маленькую толику своего имущества моему приходу, на что оно ему там, на том свете, ведь в гробу карманов нет. И все бы ничего, только сегодня дружки его из столицы прилетели. И как только узнали, коршуны противные, что отходит он и собирается отдать Богу душу? Один из них все молчал, а другой зато, такой весь из себя, вроде Алексеем назвался, стал кричать на всех и распоряжаться. Поднял со смертного одра умирающего и стал через вороток насильно отвары из трав в него закачивать. А я ему говорю, как ты смеешь, бесово отродье, так издеваться над умирающим. Он уже одной ногой в могиле, не трогай его, дай ему спокойно умереть. Так он меня схватил за шиворот и вытолкал из избы, чуть рясу не порвал.
Отец мирон налил себе еще чарку и залпом опустошил ее.
– Ой, Мирон, страсти ты какие рассказываешь, а люди то что? А куда смотрел Иван Дубина? Это же святотатство…
– Вот и я о том же, – продолжил отец Мирон, – я Дубине говорю, опомнись, побойся Бога, ты куда смотришь, ведь все под Богом ходим, а он в ответ только зубы скалит. Всегда я его безбожника недолюбливал, чтоб ему на том свете пусто было, чтоб горел он в гиене огненной…
– А Катерина, супруга его то что? – вновь задала вопрос Любава.
– А что Катерина, она мужа как огня боится. Душа у нее добрая, впрочем, она одна только меня пожалела. Собрала харчей на дорогу и подарки рождественские передала. Сгубит душу ее Дубина, пойдет она следом за ним в ад…
– И что дальше? – вопрошающе задала вопрос Любава.
– А что дальше? Я так мыслю, приберет после смерти Ильи, туда ему и дорога, этот нахальный Алексей Журавичи к своим рукам. Тогда уж нам здесь точно житья не станет. Илью терпеть еще можно было, вроде и общий язык нашли, а этот изувер просто сущий разбойник.
– Да что вы такое говорите, как вам не стыдно, просто противно от вас такое слышать, – вытирая ручьем катившиеся слезы, с негодованием вмешалась Феклуша. – Илья еще жив и если Господь не прибрал его сразу, значит, он ему нужен, значит, он обязательно поправиться, а вы…
Закончив свою гневную реплику, Феклуша встала из-за стола и отправилась к себе.
Илья приходил в себя, медленно возвращаясь из небытия. Сознание постепенно наполняло его мозг, а душа возвращалась в измученное продолжительной хворью тело. Он с трудом поднял тяжелые веки, и первое что он увидел, было лицо Алексея склоненное над ним.
– Ну и напугал ты нас, Илья, – улыбаясь, произнес Алексей. – Если бы мы вовремя с Василием не подоспели, считай, не жилец ты был на этом свете. Ну, теперь будет все хорошо, поправляйся побыстрее и в Москву, там снова интересные дела разворачиваются.
Язык еле ворочался во рту. Приложив большое усилие и разомкнув сухие потрескавшиеся губы, Илья, собравшись с мыслями, которые его волновали в первую очередь, задал вопрос:
– Где я и как ты очутился подле меня? А может мне это все мерещится? – еле слышно произнес он.
– Да жив ты, это действительно я. Мы с Василием за тобой из Москвы приехали. Князь Шуйский опять обласкан Государем, ждет тебя, и велел передавать поклон. Он выхлопотал для тебя новую должность при Дворе. Царский Указ о твоем назначении уже подписан, так что теперь ты являешься воеводою всех Кремлевских крепостных укреплений. Давай-ка побыстрее поправляйся, скорее, становись на ноги и вперед, покоряй столицу на новом месте Государевой службы.
– Где я нахожусь? – повторил вопрос Илья, – и какой сегодня день?
– На дворе почитай вторая декада января 1606 года. Ты находишься у Ивана Дубины в Молдино, Рождество Христово мы без тебя встретили. Ты как с лошади упал, так тебя сразу в его дом привезли, боярин Сабуров хотел к себе забрать, но побоялись тебя не довезти, плох ты был совсем. Ничего, вот встанешь на ноги, не забудь сказать спасибо Катерине, хозяйки Ивановой, это благодаря ее стараниям тебя с того света вытащили.
Илья сосредоточился на том, роковом дне. Память постепенно возвращалась. Он помнил медвежью охоту, возвращение в шатер, а дальше, дальше был провал. Илья прервал воспоминания и снова обратился к Алексею:
– Что со мною приключилось, – задал он вопрос.
– Не знаю. Скорее всего, это было пищевое отравление.
– Отравление? Но ведь я в этот злощастный день ничего не ел и поначалу до самого окончания охоты чувствовал себя прекрасно. Никак не возьму в толк, что со мною стряслось.
– А ты припомни хорошенько начало того дня, что ел, что пил?
– Да в том-то и дело, Леха, что ничего не ел. Утром, перед тем как отправиться к Дубине, я с Феклушей попил горячего сбитню, потом уже здесь, в Молдино, выпил несколько чарок хлебного вина за знакомство с соседями.
– А чем закусывал? – профессионально заинтересованно задал вопрос
